Год, прожитый по-библейски

Биньямину приходится готовить, потому что жена не может прикасаться к еде. Он пытается сгладить ситуацию и найти в ней положительную сторону: у женщины выходит отпуск от домашних дел.

– Пятьдесят лет назад для них еще ставили специальный шатер. Думаю, это был самый веселый шатер на стоянке.

Ну, не знаю. Я все еще не могу полностью смириться с законами о менструации, будь то еврейские или самаритянские.

Перед уходом я задаю очевидный вопрос: что они сами думают о притче про доброго самаритянина? Понятное дело, они не возражают. Им нравится эта притча. На Западном берегу даже есть кофейня «Добрый самаритянин», которой владеет их соплеменник.

Биньямин говорит, что много думал о притче Иисуса и пришел к своему выводу: это автобиографический рассказ. По его мнению, раненый человек олицетворяет самого Иисуса. Это Христос устроил так, чтобы ему помог самаритянин, потому что у него остались хорошие впечатления от Самарии. Когда Иисус бежал от фарисеев и проходил через эту землю, местные жители были добры к нему и поверили, что он Спаситель (Евангелие от Иоанна 4).

Возвращаясь в гостиницу на такси, я все время думаю о самаритянской Библии. Она так похожа на нашу и так от нее отличается. А что если бы история повернула в другую сторону? Если бы самаритянская Тора стала стандартом и миллионы верующих семитов наводняли каждый год гору Гризим для жертвы овец? И лишь несколько сотен евреев совершали бы богослужение в малоизвестном месте под названием Стена Плача?

Буду восхвалять Тебя, Господи, Боже мой, всем сердцем моим и славить имя Твое вечно…

Псалтирь 85:12

День 204. Все время думаю о двух мужчинах, которые молились в истории Йосси: помолившись, один приободрялся, а другой еще больше уставал. Иногда я похож на первого, а иногда – на второго.

Сегодня я отдыхаю от прогулки на лестнице у Яффских ворот. А может, это Львиные ворота. Точно не знаю. Честно говоря, я заблудился. И решил отдохнуть на прохладных каменных ступенях в тени – их неровная поверхность напоминает рисовый крекер.

Я опустил голову и закрыл глаза. Пытаюсь молиться, но не могу сосредоточиться. Мысли разбегаются. Думаю о только что написанной статье для Esquire. Прихожу к выводу, что вышло неплохо. Особенно удался оборот в первом абзаце.

И тут меня как громом поражает. «Поражает» – хорошее слово, потому что это похоже на удар в живот. Вот я горжусь статьей в американском журнале среднего калибра. Но Бог, если Он существует, создал мир. Он создал фламинго, сверхновые звезды, гейзеры, майских жуков и камни для ступеней, на которых я сижу.

– Хвалю Господа, – говорю я вслух.

Меня всегда смущали те части Библии и молитвенника, где возносится хвала Господу. Предложения о всесильном, всемогущем, всезнающем, о Господе сил, чье величие за пределами нашего понимания. Это все лишнее. Я привык к недоговоркам, околичностям, иронии. И зачем вообще Богу наша хвала? Вряд ли Он не уверен в себе. Он высшее существо.

Но теперь я немного понимаю зачем. Это нужно не Ему, а нам. Это позволяет выйти за пределы своей личности и своего гордого маленького мозга.

…И пусть хранят сыны Израилевы субботу…

Исход 31:16

День 205. Я иду к кафе у гостиницы, чтобы купить бублик, и меня посещает интересная мысль. Прогулки по Иерусалиму в библейском образе одновременно и расслабляют, и разочаровывают. В Нью-Йорке, даже притом что там живут Голый Ковбой и Джин Шалит[175], я все равно выгляжу необычно. А в Израиле я всего лишь один из мессианской толпы. Мужик в странной одежде и с зарослями на лице? Нашли чем удивить. Да мы сегодня тридцать таких видели. Иерусалим – это Галапагосские острова в мире религии: вокруг сплошь экзотические существа.

Кстати об этом: сегодня среда. Я наконец-то познакомлюсь с самым экзотическим существом в моей семье, официальной черной овцой, человеком, который словно вирусом заразил меня идеей этой книги, – с гуру Гилом.

Когда я позвонил ему пару недель назад, он сказал, что хочет встретиться со мной у Стены Плача, в самом почитаемом евреями месте Иерусалима. Он бывает там каждый день. Я прихожу в пятницу после обеда. Идет мелкий дождь, довольно прохладно. Место потрясающее: десятки евреев, в основном ортодоксов, распевают молитвы и качаются. Их пейсы развеваются на ветру. Некоторые так глубоко ушли в молитвенный экстаз, что сжимают кулаки и бьются в судорогах. Невозможно остаться безучастным к такому мощному потоку веры.

Гила нигде не видно. Я навожу справки. Оказывается, не только моя семья испытывает к нему смешанные чувства. Ортодоксальный еврей из Нидерландов сообщает, что они с Гилом больше не разговаривают. В чем причина раздора? Он не уточняет. Но что бы ни сделал Гил, он повторял: «Вот, снова, и снова, и снова!»

Наконец я нахожу Гила. Узнаю по фотографиям на обложке его книги. Он спускается по ступенькам, и встречный ветер делит его длинную бороду на две части – на каждом плече оказывается густой и длинный хвост из седых волос.