Год рождения 1921

Вскоре у него появились знакомые и среди этих усталых, изнуренных работой людей. Но однажды он подсел к человеку, которого не видел прежде, и напрямик выложил ему, что в газете, которую тот читал, нет ни словечка правды. Человек начал звать полицейского, а Гонзику пришлось выскочить на ходу и скрыться в темноте. Он переждал два трамвая и только на на третьем рискнул продолжать путь до Боттропа.

Чешские полицейские встречали его как старого друга. Он заражал их оптимизмом, подбадривал малодушных и оставлял листовки.

— Зачем ты печатаешь эти листовки? — спросил Гонзика один чех. — С какой целью? Немцев мы и без того ненавидим, войну они проиграют, это ясно. Чем скорее это случится, тем лучше для всех нас. Но что потом?

Гонзик иронически усмехнулся.

— Вы судите о событиях со своей колокольни, на которой вас заперли. Вы закисли тут и сидите сложа руки.

— А что нам еще остается? — спрашивали некоторые. — Здесь нас держат взаперти, а когда пошлют домой, то будут следить, чтобы мы не нарушали законов и сами следили за чехами.

— Если даже вы ничего не сделаете, а только подумаете о себе и своем будущем, время уже не будет потрачено зря. Призадумайтесь над своей судьбой. Как она сложится после войны? К этому времени вы уже будете дома. Сможете вы разобраться, кто выиграл войну и кто ее проиграл? Кто виноват, кто неповинен и кто был обманут. Вы должны знать, где ваше место.

В казармах Гонзик стал своим человеком, в каждой комнате у него были приятели, для всех находилось дружеское слово: одним расскажет свежие новости, другим новый анекдот.

— Приехали к Гитлеру дуче и Гаха[58]. А фюрер решил похвастать перед ними преданностью и повиновением своих офицеров. Дело было в гитлеровской резиденции в Альпах. Вышли во двор три офицера. Гитлер приказал первому: «Из любви ко мне прыгни в пропасть». Офицер взял под козырек и прыгнул вниз. Тогда фюрер говорит другому: «Из любви к нашему великому союзнику, дуче, прыгай в пропасть». Тот, ни минуты не колеблясь, тоже разбил себе голову о скалы. «А ты, — сказал Гитлер третьему, — прыгай в знак преданности президенту Гахе». Офицер уже побежал к обрыву, но взволнованный Гаха остановил его. «Я уже достаточно убедился в твоей преданности фюреру, — сказал сей престарелый муж, — я дарю тебе жизнь, сын мой». Но офицер усмехнулся и со словами: «На черта мне такая жизнь!» — кинулся в пропасть…

У себя в комнате Гонзик вел бесконечные споры с Миреком и Пепиком. Мирек упорствовал в своем мнении, что единственная причина всех бед — характер немцев.

— Без немцев на земле был бы рай, — твердил он. — Почему возникли обе мировые войны? Почему европейские государства не могут договориться между собой? Всему виной Германия, и только Германия. В этом меня не разубедит сам господь бог!

— Прибыли — вот что самое решающее в этом грязном деле! — возражал Гонзик. — Стремление к новому разделу рынков, борьба за сырье, за территории. Мир уже разделен, державам негде заново водружать свой флаг, нет безвестных берегов, к которым может пристать корабль первооткрывателей. Они дерутся между собой. Их слишком много; вот почему им приходится драться, лезть по чужим спинам, стараясь осилить друг друга.

— Кого ты имеешь в виду? — спросил Пепик. — Не мог бы ты выражаться яснее?

Ребята лежали на своих койках после вечернего отбоя. Свет уже погасили. Именно в такие минуты, до того, как завоют сирены, обычно и возникали самые жаркие споры. В сплетении проблем, которые поставила перед ними эпоха, ребята старались найти истину, крепко ухватить ее и не выпускать из рук.

— Не важно, о ком именно речь, — отозвался в темноте Олин. — Факт тот, что мы, маленький народ, никогда не сможем сохранить независимость и суверенитет. Да, по-моему, этого и не нужно. Главное, чтобы всем чехам жилось хорошо, чтобы у нас было вдоволь еды и все хорошо одевались, чтобы мы могли читать чешские газеты и говорить на чешском языке. А кого и когда нам придется слушаться, кто будет нами командовать, это не так уж важно.

— Как тебе не стыдно! — накинулся на него Пепик. — За миску похлебки, за набитое брюхо ты готов на все! Тебе безразлично, чья рука подаст тебе кусок жратвы, а на другой день попотчует кнутом!

— Чей хлеб ешь, того песню пой, — отрезал Олин.

— Есть и еще поговорка, — пророчески сказал Кованда. — «Отуреченный хуже турка». Слушаю я тебя и вижу, что ты прямо по поговоркам живешь. Так вот, мне еще одна пришла в голову: «Что посеешь, то и пожнешь».

— Или, например: «Кого бог захочет наказать, — лишит разума», — торжествующе провозгласил Олин. — Всегда надо искать путь повыгоднее. Какой прок от того, что вы стараетесь обозлить немцев? Не лучше ли ладить с ними?

— А ты прежде скажи, какую выгоду сам получаешь за то, что нанялся к ним в холопы, — отозвался Мирек. — Если это хорошая жратва, так, может, мы тоже исправимся. Они хоть бросают тебе объедки с барского стола?

Настала долгая пауза. Потом на койке Олина послышались сдавленные рыдания.

— Олин, — спросил Пепик, — да ты, никак, ревешь!