Год рождения

Осипов дал мне знак, что официальная часть допроса окончена и я могу заканчивать оформление протокола.

Пока я писал на последней странице наши должности и звания, Осипов обратился к Котлячкову:

— Хочу задать вам еще один вопрос, как говорится, без протокола… Скажите, Котлячков, почему вы мне раньше никогда не рассказывали эту историю?

— Потому что вы никогда меня об этом не спрашивали, — с невинным видом ответил Котлячков, и я подумал, сколько еще всего знает этот тщедушный человек и как нелегко это из него вытянуть.

Словно желая подтвердить мою правоту, Котлячков впервые за время допроса позволил себе улыбнуться и добавил:

— Зачем же я сам буду напрашиваться на эти разговоры?

Осипов посмотрел на него долгим, критическим взглядом, потом взял у меня протокол допроса и протянул его свидетелю.

— Ну ладно, прочитайте и распишитесь!

Когда Котлячков подписал протокол, сначала самым внимательным образом его прочитав и настояв на внесении кое-каких исправлений, Осипов протянул ему пропуск и, сказал:

— Можете идти, Котлячков. Если понадобитесь, мы вас еще побеспокоим.

— Всегда к вашим услугам, гражданин следователь, — с покорной учтивостью произнес Котлячков, как будто каждая такая встреча доставляла ему необыкновенное удовольствие, взял пропуск и засеменил к двери.

У двери он еще раз учтиво раскланялся и, наверное, совсем как когда-то из приемной начальника управления, бочком выскользнул в коридор…

11

Когда за Котлячковым закрылась дверь, Осипов еще раз пробежал глазами протокол его допроса, одобрительно кивнул и сказал:

— Итак, можно считать, что с делом Бондаренко удалось разобраться. Теперь надо выяснить, что произошло с твоим отцом.

Осипов положил протокол в папку и добавил:

— Сегодня же надо подготовить запрос в Москву!

У меня все не выходила из головы одна произнесенная Котлячковым фраза.

— Александр Капитонович, — обратился я к Осипову, — а о какой лестнице говорил Котлячков?

— А ты разве еще не знаешь? — удивленно спросил Осипов и тут же спохватился. — Впрочем, откуда тебе знать?

Он посмотрел на меня, словно раздумывал, говорить мне об этом или нет, потом спросил:

— Ты рощу вокруг нашей управленческой дачи хорошо знаешь?

— А как же? — воскликнул я. — Да я, когда был пацаном, всю ее облазил!

— Тогда ты должен знать это место. Помнишь, на другом берегу реки есть такая лестница, с вазами?..

Конечно, я отлично знал эту обшарпанную бетонную лестницу.

Она находилась примерно в километре вниз по течению реки, которая в этом месте делала крутой поворот, так что с территории дачи ее не было видно. Ширина лестницы была около десяти метров, по краям еще сохранились остатки полуразрушенных перил и цветочных ваз в стиле парковой архитектуры тридцатых годов.

Это было излюбленное место местных художников-любителей и рыболовов. Отсюда открывался живописный вид на противоположный берег реки и на город, а с нижней ступени, где бетон обрывался и отвесно уходил в темную воду, было очень удобно рыбачить.

Когда я был мальчишкой, я частенько вместе с приятелями переплывал на другой берег, чтобы позагорать на прогретых солнцем ступенях этой лестницы и понаблюдать, как рисуют художники.

— …Знаю я эту лестницу, — еще не догадываясь, о чем пойдет речь, ответил я. — С нее рыбачить хорошо!

То, что я услышал от Осипова, буквально потрясло меня.

— Ну так вот, — продолжил он, — это сейчас там зона отдыха. А до войны это было глухое место, запретная зона, которая называлась «спецучастком НКВД». Когда начались репрессии, то тела расстрелянных по ночам вывозили из внутренней тюрьмы на этот «спецучасток». Там их и закапывали…

Я слушал его и чувствовал, как спине становится холодно. В первые годы службы в органах госбезопасности такое ощущение появлялось всякий раз, когда мне становились известны сведения, составляющие государственную тайну. А то, что данные о местах захоронений репрессированных людей являются государственной тайной, я нисколько не сомневался.

А Осипов тем временем заканчивал свой рассказ:

— В тридцать девятом году был очень большой паводок, берег возле захоронения сильно подмыло, и трупы поплыли по реке. Их быстренько выловили, вокруг захоронения забили сваи, сверху все забетонировали, а для полной маскировки и соорудили эту лестницу.

Осипов посмотрел на меня и грустно усмехнулся:

— Так что рыбачил ты на братской могиле.

И вдруг я вспомнил, что неприглядный вид этой заброшенной лестницы и нанесенные ей беспощадным временем разрушения всегда вызывали у меня какое-то щемящее чувство и наводили на мысль, что либо она была построена в этом пустынном месте по какому-то недоразумению, либо давно утратила свое первоначальное предназначение и потому стала ненужной.

И только теперь мне стало ясно, почему у меня возникало ощущение бессмысленности существования этой странной лестницы: она вела из НИОТКУДА в НИКУДА!

А еще мне было непонятно, почему сейчас, несмотря на реабилитацию тех, кто лежал под этой лестницей, место их захоронения продолжало оставаться тайной для их родственников. Я так и спросил об этом Осипова.