Вся комната вычищена. Никакого мусора уже не было, и чашек из-под чая тоже нигде нет – ни под кроватью, ни на тумбочке рядом, ни тем более на столе. Книжные полки теперь без пыли. Эстер даже занавески постирала, оставалась только незаправленная постель.
Эверт швырнула рюкзак к шкафу, после плюхнувшись на стул и обхватив голову руками. Пальцами девушка перебирала пряди светлых волос, смотря в одну точку на полу.
Скука, с которой приходилось сталкиваться ежедневно, грызла сильнее, чем злость. Она постоянно боролась с желанием что-то сломать, разбить, запустить в стену – что угодно, лишь бы разбавить эту невыносимую серость, которая затмила собой все положительные стороны её жизни. Эстер стала забывать о том, что они вообще существуют.
«Не хочешь говорить со мной?».
Фраза звучит так чётко, что её передёргивает. Светловолосая резко разворачивается, потому что начинает казаться, что безоттеночный голос раздаётся где-то за спиной. Сердце забилось быстрее, а во рту пересохло. Оглянувшись, она, как и ожидалось, никого не увидела.
«Почему ты не хочешь?».
Пальцы сжались в кулак. Ногти впиваются в ладони.
«Я всегда буду с тобой. Всегда. Даже когда тебя бросят. А тебя бросят. Непременно. Очень скоро. Но я буду здесь. Ждать тебя. Мы всегда будем вместе».
— Нет, – трясущимся от злобы голосом говорит она.
«Да. От начала и до конца».
— Нет, – как в бреду вторит Эстер, – нет, нет, нет, нет, боже, нет…
«Ты не рада? В детстве ты любила меня. И мы играли в игры. Тебе нравилось со мной играть. Да? Ты меня слушалась».
— Нет, нет, нет…
«Ты с такой наивной радостью разрывала тех мух на части! Сколько тебе было? Три года?»
Серые глаза заслезились.
«А крыс? А крыс ты помнишь? Я просил хранить их отрезанные хвосты в шкатулке… И ты слушалась! Ты думала, что это шнурки! Каким прелестным ребёнком ты была!»
— Это не я, – ладони сильно жмут на пульсирующие от боли виски. — Это ты. Это всё ты.
«Я восторгался тобой… И тем, как ты пробила глаз бездомному коту, который тебя укусил тогда на площадке. Тебе было семь. Всего семь, а уже такие впечатляющие способности!»
— Это… – шепчет Эверт, закрывая глаза и сжимая волосы – был… ты…
«Папа думал, что у тебя был воображаемый друг. Но ты так не считала. Ты меня помнишь?»
— Убирайся, – сквозь сцепленные зубы шипит Эстер.
«Ты помнишь, как я умер?»
— ЗАТКНИСЬ!
Она подскакивает и хватает первое, что попадается под руку – пустую стеклянную вазу. Девушка бьёт ею об стену, что есть силы. С громким хрустом осколки отлетают на пол, прямо под ноги.
— ЗАТКНИСЬ, ЗАТКНИСЬ, ЗАТКНИСЬ!
На ковёр слетают все книги, лежавшие на столе. Органайзер с ручками и карандашами, блокнот, телефон – всё падает к битому стеклу.
— Я НЕ ВИНОВАТА! Я НЕ ВИНОВАТА В ТОМ, ЧТО ТЫ ПОГИБ!
Она кричит истошно, так громко, как только позволяют её связки, заполняет всю тускло освещённую комнату звуком своего срывающегося голоса. Крик царапает и режет горло.
«Ты делала это ради меня. Я знаю. Я помню, как ты любила меня. Ты любила меня больше всех на свете, но почему не любишь сейчас? Что я сделал?»
— ЗАМОЛЧИ!
Эстер падает на колени и бьёт себя по голове, как будто надеется, что от этого голос стихнет. Каждое его слово – словно ножом по сердцу, и всякий раз, когда он заговаривал, она могла поклясться, что чувствует, как кровь льётся в лёгкие.
— ОСТАВЬ МЕНЯ В ПОКОЕ! – удары становятся сильнее и пальцы вырывают светлые волосы из головы. — ПРОВАЛИВАЙ ИЗ МОЕЙ ГОЛОВЫ!
Пелена слёз рассеивается. Щёки намокают.
— Я не хочу тебя слышать, – переходит на шёпот она, опускаясь на пол, – ты мёртв. Ты умер много лет назад. Ты мёртв, Айван.
По руке сползают струйки тёмно-красной крови. Боль щиплет в самом центре ладони.
Конечно, Эстер помнила. Она помнила его тёмно-зелёные детские глаза, своим жалостливым взглядом способные растопить лёд, помнила короткие жёсткие волосы оттенка жемчуга, высокий голос и яркую улыбку. Конечно, она помнила этого зеленоглазого дьявола во плоти.
Айван, её брат-близнец, родился на четыре минуты раньше неё, двадцать первого ноября в 11:58 после полудня, и, вспоминая об этом в самые тёмные и безрадостные моменты, Эстер казалось, что именно это подтолкнуло его к покровительству над ней. Айван и Эстер – одно целое. Всегда вместе и никогда врознь.
Любой знавший брата человек считал своим долгом назвать его ангелочком, умилиться и потискать добродушного малыша, угостить его конфетой и выразить своё восхищение родителям. Его всегда любили больше, и мальчика заставляло возмущаться то, что всё внимание доставалось исключительно ему. «А как же Эстер?» – спрашивал Айван каждый раз, когда его снова нахваливали. Все смеялись и таяли: какой прекрасный ребёнок, такой маленький, а уже заботится о сестре! Ну не чудо ли!