Год со Штроблом

Вот оно и вышло наружу. Горечь и стыд бурлили в нем, когда он вспоминал, как он всегда в точности исполнял то, что от него требовал Штробл, как благословлял все принятые Штроблом решения, как бегом бежал по первому его свистку, как приказывал своему мозгу спать, потому что бодрствовал ум Штробла. А когда тот у Штробла не бодрствовал? «Хорош партийный секретарь», — подумал Шютц, а вслух проговорил:

— Тебе потребовался соглашатель, и ты заполучил себе такого человека. Человека, который верой и правдой будет выполнять все, что ты скажешь. Человека, для которого думать самому — роскошь. Как же — за всех у нас думаешь ты один.

Улли Зоммер разглаживал звезду на рубашке, не вмешивался. Из коридора донесся смех рабочих, шедших то ли в душевую, то ли ужинать.

— Можно подумать, будто ты не слышал никогда, что руководитель только тогда в состоянии хорошо работать, когда его окружают люди мыслящие? — спросил Шютц несколько погодя. — А в том, что я тоже кое на что способен, ты, надеюсь, не сомневаешься?

Штробл взял свою спецовку со спинки стула, повесил на крючок у двери. Сел на край кровати, разулся.

— А как они, вообще говоря, пронюхали об этой зазубрине? — поинтересовался Улли Зоммер.

Штробл махнул рукой. Вид у него был уставший, он испытывал глубокое разочарование.

— Одному из наших что-то показалось подозрительным, и он пошел следом за нами, — сказал он. — А когда мы закончили сварку, он прямиком потопал к уполномоченному.

— Кто? — спросил Шютц.

— Вернфрид, — сказал Штробл, вставая.

В два прыжка Шютц оказался у двери. Промчался по коридору, потом вдоль сосен к соседнему бараку. Он должен взглянуть ему в глаза, сказать, что думает о нем, и задать ему парочку вопросов! Во-первых, если уж ты узнал о чем-то таком и считаешь это неправильным, почему ты не скажешь этого прямо в лицо Штроблу или мне? Во-вторых, если уж ты хитрее и умнее всех нас, то почему ты сразу не пошел к уполномоченному, сразу, до нашей сварки! В-третьих, что же ты, сукин сын такой, прячешься, подсматриваешь, как ребенка бросят в колодец, чтобы потом донести на того, кто бросил? Так ведь выходит! С этой мыслью Шютц дернул на себя дверь комнаты Вернфрида. Тот, с головой ушедший в чтение, поднял на него удивленные глаза. «Анна Каренина». Он еще Толстого читает! Быстро подойдя к нему, сгреб в кулак отвороты пуловера Вернфрида, рывком поднял со стула. Он хочет посмотреть в его глаза! Пусть объяснит все без уверток! Нечего дурачком прикидываться: ничего, мол, не знаю и знать не желаю! С Шютцем это у тебя не выйдет, мой милый! Недобро улыбнувшись, проговорил:

— А сейчас ты мне скажешь, не сам ли ты оставил зазубрину на трубопроводе?

«Спятил я, что ли, бросаю ему в лицо такое обвинение, в которое сам не верю. Он не делал этого. На такое он не способен».

— Давай выкладывай, — он притянул его совсем близко к себе. — Выкладывай! Может, ты сделал это с умыслом? Отвечай!

Трудно объяснить, почему вдруг Шютц потерял рассудок. Может быть, причиной тому была высокомерная улыбка, появившаяся в уголках губ Вернфрида: дескать, сам ты нелеп и подозрения твои тоже. Он отпустил Вернфрида и ударил по лицу тыльной стороной правой руки. Ничего подобного не ожидавший Вернфрид, потеряв равновесие, с шумом упал между столом и стулом. Тут нее вскочил, весь красный как рак, и не было на его лице больше выражения высокомерия и неуважения.

— Ну, погоди, — прокашлял он. — Погоди!

Они стояли друг против друга, набычившись. И оба не двигались. Шютц, наконец, отошел в сторону, проговорил:

— Ладно, — повернулся и вышел.

Уже на улице Шютцу пришло на ум, что он не привел Вернфриду ни одного из своих аргументов, прежде чем набросился на него. Надо бы объясниться с ним. И причем немедленно! Но какое-то безотчетное чувство говорило ему, что сейчас ни одно его слово не будет воспринято без издевки, и он зашагал прочь.

25

Карнавал. Время шуток и веселья. Ночной бал производителей работ. «Производителей работ»? Кто произнес первым это малопривлекательное словосочетание, напоминающее о временах мануфактур? Впервые его употребили, когда ни о каких «производителях работ» у Боддена не могло быть и речи. Тогда в зале заседаний горсовета обсуждалось, сколько бараков-общежитий необходимо построить, сколько предприятий общепита, сколько и каких магазинов, кинотеатров, школ и спортивных площадок.

Город нуждался в рабочих-строителях и стройматериалах. Требовались повара и кухонный персонал, продавщицы и почтовые работники, истопники и уборщицы — весь этот народ предстояло привлечь из всех уголков округа для обслуживания строителей и эксплуатационников АЭС.