Год со Штроблом

— А ты? — спросил Берг, потирая указательным пальцем переносицу.

— И я хочу того же, — сказал Шютц. — Сегодня перед сменой мы собрали членов партии; они согласны с немедленным созданием интернациональных бригад. Тон задавали наши, из ДЕК. Сегодня в обеденный перерыв на собрании профгруппы будет предложено, что включить в программу деятельности бригад. А подробно, по пунктам, разработаем позднее.

Он подумал: «Наш божий одуванчик, специалист по соцсоревнованию, такую ношу, конечно, не потянет. Нечего и надеяться». И быстро, пока Берг не перешел к другой теме, проговорил:

— Я тебе уже говорил, какой удачный доклад сделал Зиммлер? «Создание интернациональных бригад есть потребность наших сердец, потому что это дружба в действии», — хорошо, правда?

Шютц умолчал о том, что договорить до конца Зиммлеру не дал: все важное уже сказано, а времени у них в обрез. Но Зиммлер написал эту мысль на оборотной стороне почасового плана — пусть, по крайней мере, партийный секретарь оценит.

— Хорошо, что ты сказал об этом, — заметил Берг. — Пусть Зиммлер выступит с докладом на эту тему на ближайшей встрече актива.

— Ох, — вырвалось у Шютца…

Ему пришлось за рукав удержать Эрлиха, который хотел незаметно исчезнуть:

— Погоди, у товарища секретаря парткома, наверное, есть дела в других местах.

— Нет, это ты погоди, — возразил Берг. — Я вот о чем думаю: почему ты считаешь, что нельзя говорить о боевом духе? А как называется то, о чем ты рассказал? Разве не боевым духом? — И, бросив сбоку на Эрлиха взгляд, который в равной степени можно было счесть как испытующим и выражающим симпатию, так и случайным, закончил: — Тебе необходимо усилить профгруппу. То, что члены партии выступают в профгруппах, — правильно. Но они не должны подменять профоргов.

Сказал, попрощался с ними за руку и пошел дальше, засунув руки в карманы, ко всему приглядываясь и даже как бы принюхиваясь, будто боевой дух был чем-то вещественным, осязаемым.

Эрлих сразу отгадал мысль Шютца. Это обнаружилось, когда Берг отошел достаточно далеко и Шютц дал ему, наконец, высказаться.

— С ума ты сошел, длинный! Председателем профкома? Тебе ли не знать, что это значит? Прощай, значит, личная жизнь, да? И волейбол прости-прощай, и девушкам только издали помашешь. При чем тут «семьи-то у тебя нет»? Вот увидишь, скоро и Эрлих обзаведется семьей. Не хочешь же ты убедить меня, будто от такой должности потом легко отказаться? Ты сам — живой пример, так что давай не будем! И потом, работа-то в профсоюзе у нас порядком запущена. Возьми хотя бы новаторов. Когда речь идет о том, за что сразу зашуршат бумажки в кармане, они тебе с неба звезды достанут. А когда дело доходит до тем, записанных в плане развития науки и техники, они манерничают, как девицы деревенские, и требуют, чтобы их убеждали, зачем это нужно. А соцсоревнование? По старинке оно у нас ведется, вот что я тебе скажу. Или возьми вопрос с премиями. Такие стратеги, как Вернфрид, получают ее и за выполнение плана, и за качество. А их общественное лицо? Когда, допустим, такой Вернфрид опаздывает на работу, потому что засиделся накануне с девушками в баре, Штробл на него, конечно, наорет, только с Вернфрида как с гуся вода! В том, что премию все равно выпишут, он уверен. А все это, между прочим, относится к профсоюзной работе. Я бы лопнул со злости, если бы мне пришлось каждый день видеть такое, да еще и отвечать за это и подписывать. Нет, длинный, ты эту идею брось!

— Так, — сказал Шютц. — А ну-ка, начнем сначала. Ты мне сказал, что собираешься подавать заявление в партию. Правда, ты выразился так: «Лучше уж я в партию подам». Конечно, это у тебя так вырвалось. Но это как раз то, чего я никому не прощаю, тут со мной шутки плохи. Кто говорит «лучше уж…», тому в партии делать нечего!

— Ладно, ладно, — перебил его Эрлих, — я сразу же смекнул, что за это ты мне намылишь холку. Признаю, признаю, оплошал я. Так как же все-таки, дашь ты мне после этого рекомендацию? — Эрлих глядел мимо Шютца, куда-то в сторону.

— Дурачина ты, — ответил Шютц.

А потом они вместе стояли и наблюдали, как Юрий с Зиммлером сваривали соединительные трубы газогенератора, и Шютц подумал, что следовало бы поговорить об Эрлихе со Штроблом. Но с сегодняшнего утра у него каждая минута на счету. Повременить до вечерней планерки? Но это тоже значит упустить дорогое время. «Если я сегодня вечером скажу: Эрлих согласен, позади будет важный этап подготовительной работы. Останется рекомендация партбюро, представление на профкоме, и все пойдет своим чередом. Забавно, но я не убежден, верит ли он в способность Эрлиха. И не подставит ли мне случайно ногу? А ведь я собираюсь поставить этот вопрос на планерке, при всем руководстве…»

— Если ты, — осторожно начал Эрлих, словно пытаясь угадать мысли Шютца, — если ты считаешь, что рекомендацию ты дашь мне только в том случае, если в ней будет приписка: «Эрлих обязался активно работать в профсоюзе!» — в общем, я тебе скажу…