Год собаки

Самолета я прождал час. Еще через полчаса после приземления — в девять вечера — я наконец увидел двоих грузчиков, волочивших по полу большую собачью переноску. Переноска тряслась, дергалась во все стороны и с шумом билась о кафельный пол. Пластиковый контейнер был огромным, с вентиляционными отверстиями по бокам; спереди его закрывала металлическая решетка, на крышке был закреплен конверт со всеми документами собаки и разрешением на перевозку. Сквозь решетку я заметил скомканное одеяло — последний остаток былой жизни Девона, — пустую миску и обрывки газеты.

Больше почти ничего разглядеть не удавалось — лишь смутно виднелось какое-то крупное черно-белое существо, свирепо бросавшееся то на решетку, то на стены переноски. Грохот стоял такой, что я невольно поморщился. Ясно было, что Девону не терпится выйти на свободу.

— Эй, Девон! — позвал я.

Никакого ответа.

Я показал удостоверение личности, подписал багажную квитанцию и, подхватив переноску, поволок ее к стене, где народу было чуть поменьше.

В Ньюаркском аэропорту всегда людно, но в этот вечер там творился настоящий бедлам: из-за нелетной погоды по всему Восточному побережью откладывались и отменялись вылеты. Повсюду громоздились горы багажа, носильщики громко рекламировали свои услуги, в дверях полицейские орали на невнимательных водителей, хрипел громкоговоритель, над головой со страшным гулом взлетали и садились самолеты, вокруг сновало множество людей — словом, обстановка была не из самых приятных.

Я припарковал свой фургон в нескольких сотнях метров от входа. План у меня был такой: открыть переноску, надеть на Девона поводок, вывести его на улицу, держа переноску в другой руке, а дальнейшее знакомство отложить до автостоянки, где и потише, и поспокойнее. Девон бушевал по-прежнему: разглядеть его морду мне пока так и не удалось.

— Девон! — позвал я. — Девон, мальчик, я сейчас открою дверь. Не бойся. Все будет хорошо.

Дикие прыжки и метания вдруг прекратились: прямо передо мной оказалась пара испуганных чернильно-черных глаз. В их взгляде читались сила, отвага и безумный страх. Я опустился на колени, отодвинул задвижку — и дверца распахнулась мне навстречу. Клубок черно-белой шерсти сбил меня с ног, опрокинув на спину, и бросился прочь, в толпу. Когда я поднялся, Девон уже исчез из виду — о том, куда он направляется, можно было судить лишь по крикам и визгу до полусмерти перепуганных пассажиров.

Вшестером — я, двое грузчиков и трое очень недовольных полисменов — мы полчаса ловили Девона, в панике метавшегося по переполненному терминалу.

Полицейские в аэропорту, как выяснилось, не слишком-то любят собак. Они предупредили, что, если Девон собьет с ног какую-нибудь старушку или покусает ребенка, мне придется за это ответить.

— Мне приходилось видеть, как и гораздо более спокойные собаки кидались на людей, — пробормотал один из них.

Девон в испуге прыгал с одной багажной «карусели» на другую. Видимо, он искал путь к спасению — или хотя бы что-то знакомое, — но не находил ни того ни другого.

Стоило нам приблизиться к нему, как он разворачивался и кидался прочь, в толпу. Я опасался, что он обнаружит дверь и выбежит на просторную темную автостоянку, где поймать его будет куда сложнее. Выезды с автостоянки ведут на дорогу, где его легко может сбить машина, а если ему повезет и он без приключений перейдет дорогу, то растворится среди заводов, складов и ангаров, окружающих аэродром. Я громко звал его по имени. Но он словно не слышал.

Наконец нам удалось загнать его в угол возле киоска аренды автомобилей. Я медленно приближался к нему, справа и слева за мной следовали полицейские.

Подойдя к Девону на расстояние нескольких метров, я опустился на колени. Теперь я мог разглядеть его как следует. Девон оказался довольно красив — стройный, черный, с узким носом, белой грудью и белой полосой-молнией на лбу. Его бездонные черные глаза были невыразимо печальны. Бока тяжело вздымались — от страха, от усталости, может быть, и от жажды. Чтобы ему помочь, я должен был как-то завоевать его доверие.

Для бордер-колли очень важен зрительный контакт. Об этом пишут во всех книгах: именно глядя глаза в глаза, овчарка подчиняет себе овец. Может быть, это поможет? А если и не поможет — пауза в несколько секунд даст мне возможность подобраться ближе и схватить его. Я видел, как он измеряет взглядом расстояние до меня, до полицейских, до держащихся позади любопытных зрителей.

Он же дрессированный пес, подумал я. Он должен знать команды.

— Девон, сидеть! Девон, сидеть! — приказал я негромко и спокойно. — Я — твой новый друг. Со мной ты будешь жить. Все хорошо. Все хорошо. Сидеть, Девон. Сейчас поедем домой, — повторял я все так же, твердым и успокаивающим тоном, надеясь, что это его успокоит. Я и сам тяжело дышал и обливался потом.