Год сыча

«Облом», – мелькает в моей башке, занятой слежкой за шустрой французской машинкой. И тут облом. Видно, действительно уехали жильцы квартиры номер два отдохнуть, на дачку или еще куда, и Катушка в гостях была не у них.

И все же интересует меня эта загадочная фатера. Убежден: не зря судьба подсунула мне Катушку, не зря появилось наглухо закрытое окно, в которое я так хочу заглянуть!

Ближе к семи вечера, разобравшись с Квазимодо – любителем французских машин и смазливых девчонок – и убедившись в том, что он действительно красавице-супруге верность не хранит, качу в сторону своего старого двора. Поднимаюсь по деревянным ступенькам родного дома, по которым топал когда-то крохотными ножонками, едва научившись ходить.

Узнаю маму не сразу. Господи, выкрасилась в блондинку!

– Ну как? – словно бы между прочим спрашивает она. Чувствую: вся напряглась в ожидании ответа, точно решается ее участь.

– Твой природный цвет каштановый, мам. Или шатеновый – черт их там разберет. И почему бы тебе не постричься коротко?

– Да будет тебе известно, до пятнадцати лет я была светленькой, – агрессивно начинает мама. – Это, во-первых. А во-вторых… Знаешь, до последнего времени мне было совсем не страшно жить. Ведь у меня есть ты, подруги, наконец. А недавно глянула в зеркало и ужаснулась. Пожилая тетка. И вдруг поняла: впереди – одинокая старость. Может, со стороны это кажется глупым, но что мне делать, сынок?

Закуривает. После того как муж (мой отец) ушел к другой, она стала курить и ходить в церковь.

– Мам, я покукую тут у окна.

– А, квартира номер два. Извини, что не смогла тебе помочь, я старалась, честное слово.

Мама не спрашивает ни о чем. В отличие от меня, она напрочь лишена любопытства.

– Погоди, – спохватывается она, – у меня же сериал начинается.

Убегает в комнату, а я сажусь у открытого кухонного окна. Мой сериал – здесь.

Когда откуда-то уедешь, кажется, что все это тут же исчезает, перестает существовать. Вот и я – в восемнадцать лет в первый раз женился, покинул родной дом, и двор будто умер, оставшись только в моей памяти. Конечно, я приезжал сюда, навещал маму, хотя, признаться, не слишком часто. Но окружающее было для меня декорацией, не более. А двор, оказывается, продолжал жить.

Воспоминания так и эдак складываются в моем мозгу, как разноцветные стеклышки калейдоскопа. При этом не перестаю наблюдать за зеленоватым домиком.

Опа! Неподалеку от него останавливается донельзя подержанная черная приземистая спортивного типа иномарка. Из нее – как только помещался? – тяжело вываливается толстозадый жлоб, таща огромные пакеты, и пропадает в интересующем меня подъезде.

Минут через десять здоровила возникает вновь. И не один – теперь он сопровождает трех девиц в коротюсеньких платьицах. Колымага трогается с места и уплывает, оставив меня в задумчивости чесать затылок.

* * *

16 июля. Понедельник.

– Что это ты выискиваешь? – запоздало интересуется мама. – Наверняка в нашем захудалом дворе живет любовница какого-нибудь бизнесмена. А его жена наняла тебя следить за своим муженьком. Я отгадала?

– В общих чертах, – отвечаю расплывчато.

Половина восьмого. Солнце клонится к горизонту, чтобы часа через четыре запылать закатным огнем.

– У тебя сериал, мам, – напоминаю я.

– И точно, – спохватывается она и спешит в комнату.

Когда-то она запоем читала книжки, в которых было много большой и чистой любви, теперь к ним прибавились сериалы.

Остаюсь один на один со своим двором. Но сейчас, в отличие от вчерашнего, я вооружен до зубов. При мне фотографии Леты (достаю, еще раз вглядываюсь в улыбающееся личико) и двадцатикратная подзорная труба (выкладываю на стол, агатово-черную и увесистую). Трубу я купил, когда учился в институте, так увлекало меня звездное небо. С упоением разглядывал лунные кратеры, пытался обнаружить шапки полюсов на Марсе, потом надоело, бросил. Зато в моей профессии, ну очень далекой от астрономии, сильный оптический прибор пригодился весьма.

Конечно, шансов на то, что бугай в черном авто появится снова, причем опять в восемь часов, ровно никаких. Но кто знает…

Я – человек сглазливый. Стоит мне только по глупости хвастануть – все. Дело, которое должно было выгореть на двести процентов, заваливается самым фантастическим образом. Поэтому сейчас, чтобы обмануть судьбу, твержу: бугая наверняка не будет. И правда, мало ли к кому он в пятницу прикатил. И почему он должен возникнуть снова именно в восемь часов, а не в полдень, например? Только потому, что мне лень торчать возле окна с самого утра?

Так я себя охлаждаю. Но надежда, вечная надежда, не покидающая гомо сапиенсов и на смертном одре, сладко нашептывает, что здоровяк явится архинепременно…

И он появляется! Черная «тойота», покачиваясь, как кораблик на волнах, вплывает во двор, и ритуал повторяется. Виляя могучим оттопыренным задом – самым заметным своим местом, бычина исчезает в подъездной тьме.