Год сыча

Я предостерегающе поднял палец, потом прижал его к губам и так же неторопливо повел нож обратно, следя за лицом Серого. Когда нож вновь оказался в углу песочницы, оно напряглось. Я сунул руку в песок, наткнулся на что-то. Вытащил. Сдул песчинки. Это были Веркины часики.

Верка запрыгала и завизжала, выражая таким образом распиравший ее восторг, а Гудок и Щербатый кинулись рассматривать японскую штамповку, точно она побывала в космосе. Серый взял часы и поднес к ним нож.

– Почему не звенят? – спросил он меня.

Я развел руками и ухмыльнулся прямо ему в рожу. Глаза его злобно блеснули. Гудок, Щербатый и Верка так ничего и не поняли, а объяснять им я не хотел, но с этого вечера Серый перестал быть для меня авторитетом, его власть надо мной кончилась навсегда…

«Душу, сбитую утратами да тратами, душу, стертую перекатами, – если до крови лоскут истончал, – залатаю золотыми я заплатами – чтобы чаще Господь замечал!» – поет Высоцкий, и я представляю, как набухают жилы на его шее.

Да была ли в моей жизни хоть одна-разъединственная золотая заплатка, которой я залатал бы свою душу?

* * *

18 июля. Среда. «Клиент» попался не сахар. С утра влез в «бээмвэшку» и со мной на хвосте принялся мотаться по городу, полускрытому пеленой теплого дождя. Позавтракал в пивбаре. Заглянул в элитную парикмахерскую, где, похоже, не только подстригся, но и сделал маникюр с педикюром. Затем отправился в фитнес-центр, чтобы взбодриться в бассейне и накачать чахлые мышцы на тренажерах. Пообедал в ресторане. После чего, набравшись сил и положительных эмоций, пошел кружить, наведываясь в модные бутики и все время что-то приобретая. Наконец завез меня в дорогой универмаг…

… Я сижу в «жигуле» и думаю о своем, не забывая наблюдать за входом в магазин. И вот, отделенный от меня потоком непрерывно струящейся воды, в дымчатом костюмчике, белой рубашечке и черных туфлях, держа над головой черный зонт, появляется подопечный. Закидывает в «БМВ» набитые модными шмотками фирменные желтые универмаговские пакеты, ленивой походочкой манекенщика направляется к моей тачке и демонстрирует пачку «мальборо». Открываю дверцу.

– Покурим? – предлагает он.

– Бросил. Ты что, голубой?

– Я серобуромалиновый, – отвечает он с насмешливой горечью. – А ты почему решил, что я гей?

– Во-первых, ни один нормальный мужик с бухты-барахты не полезет к другому, да еще закупоренному в машине, курево предлагать. Во-вторых, извини, внешность у тебя слегка женственная: длинные волосы и все такое. Вот я и подумал, что клеишься.

– Ошибаешься. Я не гомик. – Он залезает в «жигуль», пристраивает мокрый зонтик. – Впрочем, тебе это известно не хуже, чем мне. Играем в открытую. Я давно раскусил, что ты меня пасешь. Только не надо делать наивные глаза. Куда бы я ни ехал, всюду, как бельмо в глазу, торчала твоя «девятка». Сначала это показалось мне совпадением, а потом понял: моя благоверная наняла сыча проверить, не завел ли я хорошенькую наложницу.

– Здорово же я окарался. Слушай, не рассказывай своей жене, что…

– О чем речь, – снисходительно обещает он. – Ты, наверное, новичок?

– В том-то и дело, – смущенно признаюсь я. – Навыков настоящих еще не выработал.

– Ничего, дело наживное. А теперь выслушай мою краткую исповедь. Я – альфонс. Содержан богатой женушки. За моими плечами философский факультет университета, а она с трудом окончила ПТУ. Она старше меня на четырнадцать лет и страшна, как смертный грех. А я далеко не урод. Но у нее много бездарно нарисованных бумажек, именуемых баблом. Она захотела меня – и получила, завернутого в целлофан и трогательно перевязанного ленточкой с бантиком. Я обслуживаю ее в постели. На моем примере можно убедиться: в жизни есть место подвигу, потому что пожелать ее может разве что кобель Мухтар. Однако – следует признать – в моем положении есть свои плюсы. Я не работаю. Каждое утро она дает мне пачку баксов и позволяет развлекаться на полную катушку. Но между нами заключен железный договор. Я не имею права ей изменять. Кругом столько аппетитных девочек, а я должен, скрипя зубами, хранить верность набитому «зеленью» старому толстому мешку.

– Ну и ты, естественно…

– За кого ты меня принимаешь?! – возмущается он. – Это может показаться странным, но у меня есть совесть и свой кодекс чести. Когда вижу голосующую на дороге девчонку, давлю на газ, чтобы избежать соблазна. И долг мужа, поверь, соблюдаю как должно. Вот и этой ночью обслужил свою жирненькую свинку по высшему разряду. Спроси – с радостью похвастается. Впрочем, я заболтался. Надеюсь, ты не передашь моей милой женушке того, что я тут о ней наговорил. Ю андестенд?

– Йес, – демонстрирую я знание английского. – Само собой.

– И еще. Ты получил от меня исчерпывающую информацию: любовниц не имею, супружеские обязанности исполняю в полном объеме. Так что можешь объявить своей работодательнице, что я абсолютно благонадежен. А теперь скромная просьба. Пожалуйста, перестань, наконец, меня пасти. Я не сообщаю супруге, каким неумехой оказался нанятый ею сыч, а ты оставляешь меня в покое. Договорились?

– Нет проблем.