Год теней

Я отшатнулась, и тени исчезли. Я осталась одна, прижимая к себе закоченевшего, покрытого инеем Игоря.

– Всё хорошо, странный глупый котик, – прошептала я.

Игорь обиженно зашипел. «Меня чуть не убили, а ты обзываешься!»

Вдруг кто-то окликнул меня:

– Оливия!

Генри спрыгнул в яму и обнял меня. За его спиной около входа в туннель витали призраки.

– Ты вся дрожишь, – сказал Генри. – Что случилось? Ты цела? Позвонить в Службу спасения?

Я позволила ему прижать меня к себе на несколько секунд, а потом отстранилась:

– Всё нормально. Только немного обожглась.

Генри присвистнул, увидев мои кулаки, которыми я отбивала кота у теней. На рёбрах ладоней красовались одинаковые ожоги в виде буквы «С».

– Как ты будешь это скрывать?

– Не знаю… может, под перчатками?

– Ну да, они ведь совсем не привлекут внимания.

– Что ты здесь делала, Оливия? – сурово спросил Фредерик. Он, Тилли, Джакс и мистер Уортингтон были почти прозрачными. Сквозь их колышущиеся тела мерцали стены туннеля.

– Что с вами? – спросила я, протягивая к ним руки.

– Пожалуйста, не трогай нас, Оливия. Мы сейчас очень хрупкие.

– Это всё из-за Лимба, да? Из-за той пробоины в стене?

Они взглянули туда, где был вход в Лимб. Фредерик с тоской вздохнул. Тилли обхватила себя руками, словно пыталась от чего-то удержаться. Джакс отвернулся.

Мистер Уортингтон дрожал, и от него исходил холод.

– Да, – сказал Фредерик. – Это были тени из Лимба. Они звали нас сюда.

– Эти гнилые, вонючие… – пробормотала Тилли.

– …грязные, лживые… – пробубнил Джакс.

– К счастью, они не подходят близко, когда вы с Генри рядом, и мы смогли… как это назвать? Противостоять искушению.

Генри прошептал:

– Вы почти совсем прозрачный, Фредерик.

– Сопротивление Лимбу отнимает много сил. От борьбы устаёшь, понимаете? – Лицо у Фредерика подёрнулось рябью. – Так что же ты здесь делала, Оливия?

– А, кстати! – Я схватила ноты и победно помахала ими. – Я нашла ваш концерт, Фредерик. Получите свой якорь.

Фредерик распахнул глаза и потянулся к нотам. Я задержала дыхание, и Генри схватил меня за руку, предупреждая: как только Фредерик коснётся нот, он исчезнет. Отправится в иной мир, и это произойдёт слишком скоро. А я не подготовила прощальных слов и не знала, что сказать.

Казалось, даже Игорь боялся дышать.

Сомкнув пальцы вокруг партитуры, Фредерик выпрямился во весь рост.

– Но как вам удаётся касаться бумаги? – прошептал Генри.

– Это ведь мой якорь. – Фредерик улыбнулся и провёл призрачным пальцем по первой странице. – Думаю, мне предназначено коснуться её.

Я подождала, сколько хватило сил:

– А почему ничего не происходит? Вы всё ещё здесь. Ничего не получается?

– Генри, будь любезен, принеси мне скрипку, – спокойно попросил Фредерик. – И давайте все соберёмся на сцене.

– Ах! – Я посмотрела вслед Генри, который выбрался из туннеля, и внезапно почувствовала себя совсем маленькой, меньше нонни. – Вы должны сыграть свою музыку, да?

Фредерик положил свободную руку мне на плечо.

– У каждого якоря есть цель, он должен сослужить какую-то службу, чтобы его обладатель обрёл цельность. Что есть музыка, которую никто никогда не слышал?

– Просто чернила на бумаге, – глухо произнесла я.

Тилли летала рядом, лёжа на боку и щурясь на меня:

– Оливия, что с тобой?

В то же время Джакс спросил:

– Что случилось, Оливия?

– Всё хорошо, – ответила я, хотя это была неправда. Сначала Маэстро плачет, теперь Фредерик уходит. Всё произошло так быстро. Я ощутила пустоту и усталость. – И, кстати, вы опять говорите одновременно.

Тилли сделала в воздухе небольшой круг, Джакс улыбнулся. Им нравилось, когда я говорила им об этом.

Пока Генри и призраки проверяли, все ли разошлись из зрительного зала, я уложила нонни спать. Из-за закрытой двери Маэстро, как всегда, гремела музыка, сотрясая стены. Я автоматически отметила про себя: снова вторая симфония Малера. Это даже хорошо, он не будет нас слышать.

Генри встретил нас на сцене со старой скрипкой из подвала, и пальцы Фредерика обвили гриф. Прозрачные серые струйки стали напоминать живую плоть. Композитор поднёс инструмент к плечу и прижал его подбородком. Послышался глухой гул, как если бы в соседней комнате работал телевизор с выключенным звуком.

Фредерик щипнул струны, и в ушах зазвенело тонкое пиццикато. Музыкант медленно поставил смычок на гриф.

Раздался ужасающий неблагозвучный скрежет.

– Ну вот, – застенчиво проговорил Фредерик. – Похоже, даёт о себе знать долгое отсутствие практики. Мне нужно немного времени.

Мы собрались вокруг дирижёрского пульта на краю сцены и стали ждать, пока Фредерик снова начнёт чувствовать скрипку. Меня посетили смутные воспоминания о таланте композитора. В ночь одержимости его дар оставил у меня в мозгу глубокое впечатление, напоминавшее то ощущение, с которым я держу в руках уголь и альбом; это мой талант, моя скрипка.

– Жаль, что мы не сможем услышать эту музыку по-настоящему, – прошептал Генри, придвигаясь ко мне, – в исполнении оркестра. Если после смерти я встречу этого негодяя Томаса, то уж скажу ему всё, что о нём думаю, не сомневайся.