Год тумана

На верхней площадке стоит кушетка, а сразу за ней — дверь, ведущая в фотолабораторию. Мы останавливаемся в изножье кушетки. Ник, поддерживая, приобнимает за плечи, но по-прежнему держится на почтительном расстоянии. Кушетка или фотолаборатория? Кушетка или фотолаборатория? Не успеваю сделать выбор: тело делает его самостоятельно и валится на кушетку. Ник просто стоит надо мной, руки по швам.

— Принести чего-нибудь? Аспирин?

— Нет, спасибо. Минуточку. Все будет в норме.

Он осматривается, ищет, куда бы присесть, но на лестнице нет стульев.

— Садись, — похлопываю по кушетке. — Садись сюда.

Матрас слегка прогибается под его весом. На часах — 4:25. В это время суток ни один человек в здравом уме не будет бодрствовать. В четверть четвертого возвращаются домой самые отчаянные любители ночной жизни. В пять самые трудолюбивые просыпаются и выключают будильник. Но в 4:25 все еще спят. Время ведьм, когда случаются самые странные и непредсказуемые вещи. Разумеется, все происходящее в этот час можно простить. Или по крайней мере забыть.

Я не отодвигаюсь, едва рука Ника касается моего бедра, а сам он наклоняется поцеловать меня. Поцелуй мягок и не слишком настойчив. Может быть, именно это сейчас и нужно. Может быть, именно это поможет выйти из того странного, пугающего состояния, в котором я нахожусь со дня исчезновения Эммы. Не исключено, что секс с этим человеком разорвет порочный круг, я очнусь и восстановлю утраченные воспоминания. Вдруг лавина эмоций воскресит мою память и все расставит на свои места?

Когда Ник меня целует, в голове всплывают три слова: «ситуация», «соучастие», «устранение». Эти слова твердил нам Сэм Банго, руководитель семинара для сексуально озабоченных подростков, куда родители заставили меня ходить в семнадцать лет. Сэм не был ни психиатром, ни даже дипломированным врачом. Всего лишь священником. Максимум того, что могли позволить себе мои родители. Некогда он служил в маленькой баптистской церкви в Монтгомери, но по каким-то загадочным обстоятельствам уехал оттуда. К тому времени, когда я с ним познакомилась, Банго вел семинары уже три года и все сводил к простейшим формулам, заставляя нас повторять магические слова по нескольку раз в течение каждого занятия.

Подходящая ситуация, говорил Сэм, прокладывает дорогу злу. Первейшая защита от соблазна — избегать двусмысленных ситуаций, то есть обстоятельств, делающих тебя уязвимым.

Соучастие — объединение с врагом. Христиане должны держаться подальше от грешников — лишь таким образом убережешься от зла. «Не следует водиться с кем попало», — уверял Сэм.

И наконец, устранение. Предположим, ты оступилась и попала в неподобающую ситуацию; ясно, что отсюда недалеко и до соучастия. Твой единственный выход — устранение. Поправь лифчик, застегни ширинку и поскорее уходи. «Не оборачивайся, — твердил Сэм. — Помни о Лотовой жене, обращенной в соляной столп».

Сэм не блистал умом, но, возможно, был прав. Быть может, убеждения, такие дурацкие на первый взгляд, снизошли на него свыше. Я уже нарушила первое правило, позволив Нику прийти и создав ситуацию. Целоваться с ним — это, разумеется, соучаствовать. Но еще не поздно устраниться.

— Нет, — говорю.

— Извини. — Он отодвигается и грустно улыбается. — Как его зовут, твоего жениха?

— Джейк.

— И он хороший?

— Да.

Встаю, открываю дверь в фотолабораторию и включаю верхний свет.

— Заходи. — Возможно, Элиот полагает, что я передумала и собираюсь продолжить романтическую игру посреди поддонов с химикалиями. Впрочем, выражение его лица меняется, как только ночной гость обводит взглядом комнату.

— Что это? — Ник рассматривает фотографии Эммы, десятками развешанные по стенам. Эмма в зоопарке, Эмма на пляже, Эмма во дворе у Джейка, Эмма перед школой, за ручку с Ингмаром — мальчиком, в которого была влюблена в детском саду, Эмма и Джейк, озаренные лучами солнца, у башни Цунами в Новом Орлеане.

Рассказываю Нику об Эмме. Рассказываю о том, как потеряла ее. О сумасшествии, на пороге которого стою. И тогда он заключает меня в объятия. В этом прикосновении нет ничего сексуального, никакого намека на желание. Ник всего лишь делает то, что кажется ему наиболее приемлемым. В конце концов он укладывает меня спать, прямо в одежде.

— Если ты не против, я немного посижу внизу за компьютером. Нужно подготовиться к совещанию.

— Оставайся сколько хочешь.

Отчасти надеюсь на то, что через час он заберется ко мне в постель. С другой стороны, хочется, чтобы Элиот уехал до того, как я успею выкинуть какую-нибудь глупость. Засыпаю под мерное пощелкивание клавиатуры.

Утром, открыв глаза, слышу, как Ник ходит по кухне. Я быстро переодеваюсь, чищу зубы, умываюсь и иду вниз. Он сидит за столом, полностью одетый и причесанный, и пьет кофе. Присоединяюсь к нему.

— Двухдневная щетина тебе идет.

— Спасибо.

Неловкая пауза. Смотрим в свои кружки.

— Прости за вчерашнее, — говорит Ник.

— Тебе не за что извиняться. — Протягиваю конверт с фотографиями прабабушки Элайзы. — Вот.

— Очень мило с твоей стороны сделать вид, будто я пришел к тебе посреди ночи только за этим.