Год ведьмовства

– Теперь ты видишь, какую цену приходится платить за грех? Теперь ты все понимаешь? – Иммануэль подняла голову и увидела пророка, выходящего из-за разрушенного алтаря, где он прятался в разгар бойни. Он повысил голос, обращаясь к толпе: – Полюбуйтесь, сколько зла навлекла на нас эта девушка! Она обрушила на нас тьму, она созвала сюда свой ковен. Я и сейчас вижу тень Матери в ее глазах.

Услышав его слова, уцелевшие после резни зашептались между собой. Некоторые стали пятиться к стенам, другие – прятались за сломанными скамейками и грудами мусора. Все боялись проклятий, которые Иммануэль обрушит на них в следующий раз.

– Полюбуйтесь, что она учинила, – продолжал пророк, указывая на кровавую сцену вокруг. – Полюбуйтесь на разруху, в которую она нас повергла.

– Может, придержишь свой лживый язык за зубами? – рявкнул Эзра, делая шаг вперед. – Разве ты не видишь, что она скорбит?

– Единственное, о чем она может скорбеть, это о себе самой. Она ведьма.

– Возможно, – сказал Эзра с таким видом, словно был готов сию минуту выдернуть нож из черепа Лилит и наставить его на своего отца. – Но пока ты прятался за алтарем, моля о спасении своей никчемной жизни, Иммануэль сражалась за Вефиль. Она укротила и бедствия, и тьму Матери, а этого до сих пор не удавалось добиться ни одному пророку или святому. Она спасла нас всех.

– Она нас не спасла, – процедил пророк. – Она – причина, по которой это зло вообще существует. Она призналась мне в этом несколько дней назад: эти бедствия были рождены ее плотью и кровью. Все это из-за нее.

Он был прав. Этого Иммануэль отрицать не могла. Все это – кровь и мор, тьма и резня, смерть Лии и Абрама – все случилось из-за нее. Мириам умерла за то, чтобы даровать ей силу постоять за себя, но пока ей удавалось лишь причинять боль людям, которых она больше всего хотела спасти.

Иммануэль снова посмотрела на своего деда, глотая слезы. Она потянулась к нему, но одернула себя и сжала руки в кулаки, так сильно, что ногти впились в ладони.

– Прости, – прошептала она, обращаясь не к пророку и не к пастве, а к Абраму. – Мне так жаль.

– Это не твоя вина. – Эзра присел рядом. – Ты нас спасла, Иммануэль. Все мы живы благодаря тебе.

– Далеко не все, – проговорила она, обводя взглядом руины собора.

Не только у Муров сегодня случилось горе. Среди мусора и развалин мертвых было еще больше. На сломанной скамье лежал убитый стражник, окруженный трупами зверей. Тело старика, в котором она узнала торговца свечами, было придавлено упавшей балкой. В нескольких футах от свечника среди обломков сидела одна из жен пророка, тихо напевая колыбельную неживому ребенку, которого держала на руках.

Все они стали жертвами войны, победить в которой было невозможно. Теперь Иммануэль это знала. Насилие вечно. Новый человек займет место пророка. Собор будет восстановлен, и ковены мертвецов однажды воскреснут снова. Война между ведьмой и пророком, церковью и ковеном, тьмой и светом будет тянуться до тех пор, пока на земле не останется никого, о ком можно было бы скорбеть.

Такой ли судьбы хотел для них Отец? Об этом ли говорила Мать? Неужели они добровольно посылали своих детей на бойню? Могло ли это быть их волей?

Нет.

Оглядывая собор – горы тел, сложенных в проходах, Глорию, плачущую на груди Абрама, все эти страдания и всю их бессмысленность, – Иммануэль могла с уверенностью сказать лишь одно: в насилии не было божественного начала. Не было справедливости. Святости. Не тьма Матери и не свет Отца стали причиной таких разрушений и боли, а грехи человеческие.

Они сами навлекли на себя эту судьбу. Они стали соучастниками в собственном убийстве.

Они это сделали.

Не Мать. Не Отец.

Они.

– За это ты должна гореть на костре, – сказал пророк уже шепотом, хотя в церкви было так тихо, что все его отлично слышали. – Отведите ее на костер.

По его команде редкие уцелевшие стражники пророка бросились к ним, вскинув свои ружья. Но Иммануэль и Эзра не теряли времени даром. Когда люди пророка оттеснили их к алтарю, Иммануэль подскочила к трупу Лилит и выдернула нож из ее черепа. Эзра же подобрал ружье одного из павших стражников и прицелился, закрыв один глаз и держа палец на спусковом крючке.

– Не вынуждайте нас это делать, – предупредила Иммануэль, занося нож. – Сегодня было пролито уже достаточно крови.

Люди наперебой стали кричать и свистеть. Толпа выживших набилась в центральный проход. Иммануэль сделала шаг к Эзре, держа нож наготове. Если понадобится, она прорубит себе путь к выходу из собора. Она все это преодолела не для того, чтобы теперь ее тут линчевали. Но когда толпа подступила ближе, Иммануэль поняла, что они кричали не на нее с Эзрой.

Нет, они смотрели на своего пророка.

Вера первой смогла протиснуться мимо стражи и, хромая, она встала между ними и Иммануэль. Она была ранена во время нападения; ее нога казалась сломанной, на лбу у линии волос красовалась глубокая рана, а левая сторона лица была скользкой от крови. Но, несмотря на серьезные раны, она стояла перед солдатами в боевой позе.

– Если вам нужна она, придется сначала иметь дело со мной.