Год великого перелома

«… Как только вернусь домой я первым долгом убью всех активистов нашего района».

Сидевший у дверей кабинета Лузин разволновался и решил покинуть приемную. Вскочил и сердито спросил секретаршу:

— В каком номере товарищ Дмитрий Алексеевич Конторин? Секретарша, не скрывая облегчения, сказала номер. Но… Заворга и члена бюро Конторина не оказалось на месте, уехал на совещание, проводимое Комиссаровым — председателем Крайисполкома.

Лузин не стал развивать крамольную мысль о значении фамилий. Конторин… Комиссаров… Пришлось уходить и устраиваться в гостиницу.

* * *

В промежуток между крайкомовскими визитами Степан Иванович побывал в Крайисполкоме и в Северолесе, пообщался с кооперацией и кой с кем из профсоюзных работников.

В конторах веяло бесшабашным унынием. Все судачили об административных чистках, гадали, что будет после ликвидации округов, и шёпотом, с оглядкой рассказывали еврейские анекдоты.

Сексоты заносили антисемитчиков в специальные ведомости с пометкой «контра».

Это по конторам и учреждениям. В очередях же и в питейных местах, на шумном базарном торжище крикливые жёнки в открытую ругали евреев. Иногда милиция тут же хватала самых горластых. Хватала и отпускала. Недовольство властью простой народ гасил драками и пьяным разгулом.

Отдельные служащие вроде инженера Живописцева осмеливались на открытый бунт. Такие карались без всякой задержки. Весь город говорил о суде над Живописцевым, который сделал пощечину Миндлину — главному инженеру Северолеса. (В последний момент суд заменил год тюрьмы принудиловкой.)

Лузин почувствовал, что и он за два этих дня заразился антисемистским духом. Что такое? Никогда раньше не испытывал он неприязни ни к евреям, ни к армянам.

Ему удалось проникнуть к заворгу Конторину. Тот внимательно выслушал и… сделал «пас». Отправил к члену бюро и председателю краевой контрольной комиссии Турло.

Лузин полностью разочаровался в Конторине…

Рано утром на другой день Лузин еще раз явился в Крайком.

С председателем ККК Степан Иванович был знаком с тех времен, когда Турло жил и работал в Вологде. В последний раз Лузин видел его на митинге во время окружной партконференции. На трибуне он выглядел куда представительней, чем сейчас. В кабинете уныло сидел посторонний. Несмотря на жаркое лето он был в кожаной потертой куртке. Сидел почему-то в кресле хозяина. Звонил, что ли? Лузин тотчас узнал в нем бывшего зав. АПО Меерсона. Сидевший сбоку Турло не встал навстречу, но руку подал. Долю секунды Лузин колебался, здороваться ли за руку с Меерсоном. Тот сидел совершенно равнодушный, не очень довольный. (Позднее Лузину стало ужасно стыдно, что протянутую для рукопожатия руку пришлось убрать.)

— Извините, я прервал вашу беседу, — сказал Степан Иванович. — Но мое дело к вам, товарищ Турло, отлагательств никак не терпит. Я изложил его письменно и подаю апелляцию…

Меерсон освободил место за хозяйским столом. Степан Иванович подал председателю контрольной комиссии свои бумаги. Турло мельком просмотрел их:

— Товарищ Лузин, на ближайшем заседании мы заслушаем ваше заявление! Но не ранее как на следующей неделе. Где вы работаете?

— Работал! — Лузин сдерживал раздражение. — Я работал в системе Северолеса… Меня перебросили в потребкооперацию…

— Хорошо, на следующей неделе мы досконально изучим ваше дело.

Меерсон, перейдя на другое место, разглядывал скучный заоконный пейзаж. Низкорослый Турло суетливо двигался между столами и стульями, нервно играл метелками пышных черных усов и намеренно не глядел в лицо собеседника. Впрочем, если б он и посмотрел в лицо посетителя, то ничего бы путного не получилось, поскольку по заглазному выражению четвертого члена бюро бывшего моряка Иоффе, левый глаз у Турло глядел на зюйд-вест, а правый на норд-ост. (Такие шутки у членов Крайбюро считались верхом остроумия, и тон задавал сам Бергавинов.)

Степан Иванович попрощался и вышел из кабинета, как говорится, в полной прострации. (В лучшие времена он произносил это словечко без буквы «т».) Поездка явно затягивалась. Приходилось думать, у кого бы занять денег. Да и в успехе дела появилось первое неосознанное сомнение. Что делать дальше? Ответ на этот вопрос был отодвинут на неопределенное время странной и весьма неожиданной встречей.

Едва закрыв за собой дверь, Лузин нос в нос столкнулся с Прозоровым. Оба опешили. Волей-неволей пришлось здороваться.

— Владимир Сергеевич, вы ли это? — встряхнулся Лузин. — Да еще в таком коридоре…

— Все дороги, Степан Иванович, ведут в Рим! — рассмеялся Прозоров. — Глория виктис! Слава побежденным. Того и гляди, стану марксистом…

Они обменялись краткими фразами о здоровье.

— Не выйти ли нам на свежий воздух? — предложил Степан Иванович.

— С большим удовольствием. Но меня вызвали туда же, куда и вас. Подождите где-нибудь хотя бы минут пятнадцать…