Год вне Земли

Итак, к исходу своей четвертой декады я завершил главное, что мне пока удалось. Написал эти слова и засомневался. Неужели личное участие в космическом полете — это самое главное. Ведь несправедливо считать сам космический полет главным делом твоей жизни. Жизнь велика, а полет, пусть даже такой долгий, все же событие, хоть и важное, большое, но быстротечное. И пусть в нем сфокусирована вся жизнь, это событие, а не дело жизни. Дело моей жизни — космонавтика. Я живу и работаю, чтобы моя страна, давшая миру первый спутник и Гагарина, имела сильный и развитый космический флот, который приносил бы людям пользу. А для этого всем нам, работающим на космонавтику, надо хорошо знать свое дело и делать его хорошо. А перспективы для тех, кто пойдет за нами, кажутся мне бескрайними, как вся Вселенная с орбиты. И если люди разных стран объединят свои усилия в деле исследования околоземного пространства и использования его только в мирных целях, космос принесет человечеству, говоря словами моего соотечественника, основоположника космонавтики Константина Эдуардовича Циолковского, «горы хлеба и бездну могущества».

ВТОРОЙ МАРАФОН

10 апреля 1980 года

Апрель — месяц космический. В памяти народа нашей страны в первую очередь, да и в памяти, наверное, всего человечества апрель всегда будет связан с первым стартом человека в космос, с тем гигантским рывком, который сделала наша наука и техника для достижения этой цели, с бессмертными именами первого космонавта Земли Ю. А. Гагарина и Главного конструктора ракетно-космических систем академика С. П. Королева. Поэтому я считаю, что встретить День космонавтики на орбите — дело почетное. Но мне и новому моему командиру Леше Попову для этого нужно было сегодня состыковаться со станцией «Салют-6». И тогда этот праздник, который отмечается на Земле, я бы встречал на орбите уже второй год подряд на станции «Салют-6».

А сегодня вторые сутки нашего полета. Вчерашнее выведение прошло нормально, хотя и не совсем так, как два предыдущих, которые мне довелось испытать. В них первая ступень вела себя спокойно, и только в конце, когда вырабатывалось топливо из баков, начинались вибрации. Так было в двух предыдущих полетах, и я это запомнил. Здесь же вибрации начались почти сразу после подъема, и в дальнейшем, на протяжении всей работы двигателя первой ступени, они увеличивались. И хотя их значения не превышали допустимых, мне такое поведение носителя было незнакомо и вызывало некоторое беспокойство.

Две же другие ступени вели себя просто великолепно. Обычно их работа сопровождается вибрациями и некоторой раскачкой. В этом полете их как будто не было, а может быть, такое ощущение сложилось после работы первой ступени. Стартовали мы во второй половине дня. И когда между второй и третьей минутами полета сбросился головной обтекатель, в иллюминаторы хлынул яркий свет. Но так как ракета идет на восток, а там уже было темно, то к концу выведения этот свет померк, и мы вошли в ночь. Участок выведения длится всего около девяти минут, но каждый раз он заставляет волноваться. Возможно, это происходит и потому, что, пока работает носитель, космонавт не может вмешаться в автоматическое управление, не может повлиять на ход процесса. И понимание того, что ты ничего не можешь изменить в случае какой-то неисправности, меня несколько угнетает и сковывает. Хотя внешне в переговорах с Землей внутренняя напряженность, как правило, не видна, лица на экранах телевизоров беспристрастны и голоса уверенные, напряженность все же есть. Просто люди моей профессии, будучи в состоянии постоянного напряжения, должны уметь владеть своими чувствами, своими эмоциями. Мы всегда помним, что за каждым движением, за каждой неверной интонацией последует какое-то действие или реакция наземной службы управления, у которой и так дел много. Поэтому в наших словах и даже в интонациях голоса мы должны быть очень осторожны и без крайней необходимости не давать волю эмоциям. Может быть, поэтому нам всегда и кажутся эти девять минут выведения такими длинными.

Выведение заканчивается отделением корабля от носителя и наступлением невесомости. В первом полете в этот момент у меня появилось ощущение, что я завален вперед градусов на 45, во втором — уже градусов на 15. Сейчас же никакого ощущения наклона не появилось. Наверное, организм перестал реагировать на переход к невесомости. Отделение от носителя производится с помощью пиросредств, поэтому как-то невольно первой реакцией является проверка герметичности кабины, в которой мы сидим. И ты невольно бросаешь взгляд на индикатор давления.