Год вольфрама

В комнатах появились новые тени, на сей раз люди были в гражданском, опять по стенам затюкали молотки, но уже внутри дома, тонкий слой краски осыпался, обнажая каменную кладку, вот она-то и была предметом их поисков, когда они с остервенением выбили первую оконную раму и в комнату пополз ночной туман, Лаурентино с ужасом понял, что именно привело сюда отвратительных визитеров.

— Ну как?

— Великолепно.

Они смотрели на камни в экстазе, любовно потирая и с удовлетворением оценивая их вес, прочность и черноту, Лаурентино понял все, оружие — лишь предлог, на самом деле их привлекали стены этого дома, ну как он раньше не догадался, ведь их дом — самый старый и прочный в Кадафресносе, его строил дедушка, когда сам был еще мальчиком, он помогал своему отцу, прадеду Лаурентино, и стены были единственным, что осталось от предков, на повозке с упряжкой волов они привозили сюда глыбы скал из каменоломен, находившихся высоко в горах над Золотой долиной, камни были такими тяжелыми, что, когда шел дождь, колеса но самую ось проваливались в землю, его дом превратился в настоящий вольфрамовый рудник, он стоил целого состояния, и теперь бандиты оставят без крова его семью, он должен защищаться, звать на помощь, из его горла вырвался почти Тарзаний крик:

— Помогите! Соседи! На помощь! Грабят!

Первый удар прикладом он получил в ключицу.

— Заткнись, кретин!

— Я хочу видеть лейтенанта Чавеса!

Второй удар в живот.

— Закрой рот, а то хуже будет!

Обретя дыхание, он снова крикнул, не в силах подняться с пола:

— На помощь! Караул!

Сквозь сон до него донесся резкий, пронзительный вой, похожий на рев сирены, пружинисто подскочив, он сел в кровати, от его резкого движения Селия, спавшая у самого края, свалилась на пол, увлекая за собой простыню и матрас, супружеская кровать была широченной, но чтобы на ней могли спать четверо, им надо было хорошо ладить друг с другом и, что не менее важно, требовалось обладать крепкими нервами. Ховино нарушил самое главное из неписаных правил никогда не зажигать света, в темноте легче справиться с некоторыми трудностями, он зажег карбидную лампу. Элой и Приска притворились спящими.

— Что там случилось?

Он не помнил, как натянул сапоги, полусонный бросился туда, откуда неслись крики о помощи, ему показалось странным, что, кроме него, на улице никого не было, никто не бежал рядом с ним, он окончательно проснулся, увидев людей, избивавших Лаурентино Майоргу в его собственном доме, он хотел было вмешаться, но неожиданно почувствовал, что снова засыпает, словно его нокаутировали уже в первом раунде, такого еще никогда не было в его практике боксера-любителя.

— Я бы с удовольствием продырявил ему башку.

Говорят, что когда человека оглушают, в ушах у него стоит звон, похожий на птичий гомон, вовсе нет, ощущение такое, что кто-то распиливает тебе череп ржавой пилой и слышен скрежет, как при лоботомии, будто голова разламывается пополам, похоже, их там двое, склонились над ним, Пепин, по прозвищу Галисиец, и Лисардо, он их узнал, только у вас кишка тонка, чтобы прикончить меня, его взгляд тщетно искал потолок, он исчез, над ним нависло темное небо, перечерченное еще более темными тенями деревянных балок, в свое время их вытесали из мощных каштанов, и уж совсем фантастически выглядели стены дома — стремительно исчезавшие один за другим вольфрамовые камни, — а что же его соседи, жители Кадафресноса, куда они подевались? сидят поджав хвост в своих жалких берлогах, от страха совсем разум потеряли, сегодня к тебе пришли, завтра ко мне, что может быть отвратительнее повального страха, не будь его, все вместе преспокойно бы решили любую проблему, он попытался приподняться, громко подбадривая сам себя:

— Давай, Менендес, покажи, на что ты способен.

Нет, не смог, не хватило сил, он посмотрел на Лаурентино, тоже распростертого на полу, и в бессилии закрыл глаза. Майорга не верил своим глазам — то, что недавно было его обжитым домом, медленно исчезало во тьме ночи, словно кусок сахара, тающего в черной кофейной гуще, ну как тут не помянуть Святую Троицу? в Суарболе, возле дома, где живут родители его жены, стоит каменная стела, она сохранилась еще со времен кельтов, а на ней рельефное изображение обнаженного мужчины, левой рукой он прикрывает срам, а правая простерта к небесам, только кретины археологи могли увидеть в нем символ плодородия, на самом деле это он кукиш небу показывает, первое богохульство, совершенное в Бьерсо, нельзя сказать, что его парализовал страх, он не мог подняться из-за того, что ноги оказались переломанными в нескольких местах, мимо его обмякшего тела скользили какие-то тени, они волокли за собой последние камни его жилища, трусливые жадные воры, но еще трусливее были те, кто являлся немым свидетелем грабежа, будьте вы все прокляты, проклятье гулко прокатилось над развалинами дома, повсюду валялась разбитая в щепки мебель, ветер кружил разбросанное там и сям белье и никому уже не нужные бумаги.

— Ну, что теперь?

Гробовое молчание.

— Давай попробуем встать.