Год жизни

Оставаясь незамеченным, Лаврухин прилег на землю, наблюдая за Шатровым. Инженер возбуждал сильное любопытство у Мефодия Лукьяновича, оставаясь для него неразрешимой загадкой. Лаврухин не мог понять мотивов поведения Шатрова, образа его жизни. Инженер, человек с высшим образованием. Заслуженный офицер, орденоносец. Приехал на хорошую должность с приличным окладом. Горное дело знает, толковать нечего. Чего бы еще? Нет, взялся воевать с Крутовым. А что ему в этих работягах? Сегодня он здесь, на следующий год — на другом прииске. Чудно! Жена ушла, сам заболел, чуть из партии не вылетел — не кается. Слышно, опять что-то с Арсла-нидзе затевает. Ходит по баракам, книжки читает. Вон он, пересмеивается с чумазым слесарем. Нашел себе товарища... И они-то, грязные черти, его любят! Попробуй затронь Шатрова, все за него горой. Или взять последний случай — кинулся как ошалелый девчонку спасать. Свободно же мог угробиться. А за что? Если б ему сто тысяч деньгами посулили или бы орден хотя б предвиделся за геройство... А то так, за спасибо. Партиец? Так есть люди, и в партии состоят, и все у них по-человечески. Вот хоть бы Норкин: заколачивает деньгу на книжку, дотягивает до пенсии, на рожон де лезет, слушается Крутова. Все ясно, понятно.

Никакого вмешательства Лаврухина не требовалось, но, чтобы засвидетельствовать свое появление, он все же подошел к транспортеру, осмотрел ролики. Шатров выбрался из-под бункера, нахмурясь пошел навстречу Лав-рухину. Сейчас же Мефодий Лукьянович загадал: если Шатров поздоровается с ним, Крутов оставит его, Лаврухина, начальником участка. Инженер не поздоровался.

— Мефодий Лукьянович, Чугунов посоветовал, как спасти шурфы от обрушения.

— Да? Как? — так и кинулся к Шатрову Лаврухин. Кинулся и даже рот приоткрыл, словно готовясь прихлопнуть им на лету известие.

— Надо нарубить веток стланика и плотно прикрыть ими шурфы. Тогда они не будут оттаивать. Солнце не достанет. Чугунов говорит, они с Лисичкой всегда так делали.

«Шут возьми, как просто! А мне в башку и не втемяшилось»,— подумал Лаврухин, вслух же небрежно сказал:

— Старо. Возни много. Я думал, он что-нибудь получше придумал. А в общем ладно. Пошлю рабочих стланик рубить. «Что, съел? — мстительно подумал Лаврухин.— Думал, благодарить тебя буду?»

Но инженер, по-видимому, и не ожидал от Лаврухина никаких изъявлений благодарности. Он уже отошел от него, занялся насосом. Шатров плохо переносил даже короткое общение с Лаврухиным. При всякой встрече с ним Алексей испытывал чувство гадливости, смешанной с недоумением. Как могли жить в Советской стране такие люди, без высокой ясной цели в жизни, без любви и увлечения своим трудом? Каждый раз, сталкиваясь с людьми, подобными Лаврухину, Алексей вскоре же начинал тяготиться разговором с ними. Его тянуло прочь от них, на свежий воздух.

— Вставай, лежебок! В контору пора.

Марфа Никаноровна стащила с мужа ватное одеяло. Он забурчал, но взглянул на часы и заторопился: сунул ноги в домашние шлепанцы на войлочной подошве, подошел к рукомойнику, взлохмаченный, тонконогий в трикотажном сиреневом белье.

Марфа Никаноровна встала уже давно. Она приготовила завтрак, вымыла пол, накормила поросят и наносила воды в кадушку на завтра. Домашнюю работу теперь приходилось делать урывками, по утрам и вечерам. Женщины добились своего: на новом полигоне возвышался промывочный прибор, начальником его единогласно была избрана Норкина.

Доверием, оказанным ей женщинами, Марфа Никаноровна очень гордилась. Несколько раз она даже заметила, не без ехидства, мужу: «Так-то, Леня. Меня начальником выбрали, а тебя из парторгов на вороных прокатили. Что я говорила? И правильно. Какой из тебя парторг? Куда Крутов с копытом, туда и ты с клешней. Ни сознательности, ни твердости».

Позавтракали молча. У конторы разошлись. Норкин направился в свой кабинет, Марфа Никаноровна — к прибору. Сегодня предстоял большой день. Освободился один бульдозер. Крутов обещал отдать его женщинам. Это означало — долой тачки, трапы, лопаты. Большинство женщин, кто захочет, можно будет перевести на рытье шурфов. Тяжеленько, зато там заработок повыше.

По дороге Марфа Никаноровна зашла за Феклой.

Никто не работал с большим усердием, чем глухонемая. Любо было смотреть, как, проворно действуя лопатой, она насыпает тачку — гора горой, бегом катит ее по узким трапам-доскам, нигде не оступаясь, и ловко опрокидывает над бункером. Прошлая жизнь с Галганом представлялась Фекле безобразным сном. Казалось, долгое время она плыла в мрачном туннеле. Ее тащило, било об осклиздые стенки и вдруг вынесло на простор голубой ласковой реки с зелеными берегами, залитыми солнцем. Фекла изменилась даже внешне—-загорела, приобрела уверенную осанку, выступала плавно и важно. Теперь она первая хохотала над нечаянно перевернув-

шейся тачкой, вечными проделками Дуси, которая тоже работала на приборе.