Год жизни

Но Крутов нетерпеливо замахал рукой: «После, после!», налил два больших бокала коньяку и подал один из них Зое.

— За твой день рождения!

Чтобы не уронить бокал, Зоя вынуждена была подхватить его. Она не успевала ничего сказать, собраться с мыслями. Все шло так быстро! Напор Крутова заставил ее растеряться, совершенно ошеломил. А Игнат Петрович уже чокался. Бокалы звякнули. Зоя залпом выпила коньяк и задохнулась. Огненная жидкость ожгла горло. Торопливо схватив с тарелки ломтик ветчины, Зоя проглотила его и закашлялась. Игнат Петрович сейчас же налил рюмку ликера.

— Запей вот этим, полегче.

Через час Зоя сидела в мягком кресле, болтала ногами и непрерывно смеялась. Все кружилось перед ее глазами и то отодвигалось вдаль, то приближалось, дробясь. Вместо одной, как раньше, с потолка почему-то спускались две люстры. Опьянение было тем сильнее, что прежний хмель еще не успел выйти из головы Зои, когда она явилась к Крутову.

Игнат Петрович сидел на ковре около своей гостьи и целовал ее колени, обтянутые прозрачными чулками, прижимался к ним лицом. Зоя не видела в этом ничего странного. Смеясь, она ерошила седеющий ежик Игната Петровича.

— Вы мой паж. Правда?

— Правда, правда, Зоечка,— бормотал заплетающимся языком тоже изрядно охмелевший Крутов.— Поедешь со мной летом в отпуск? Одену как царицу! Из Москвы такси найму, провезу тебя на машине по всему Черноморью. В Сочи на глиссере покатаю. Эх! Для тебя ничего не пожалею! Ты не думай, я не так, мы зале... за-ре-ги-стрируемся.

— Ха-ха-ха! А Шатрова куда денем? — смеялась Зоя.— У-у! Он у меня такой строгий, принципиальный, ужас!

— Я его скоро в бараний рог согну. Ты не обижаешься, что я про твоего мужа так говорю?

— Конечно, нет. Пусть сам не лезет в драку. Вот дождался, что в газете про него написали, да еще, чего доброго, на собрании вкатят!

— Вер-рно! Ах, умница, как все верно понимаешь. Дай я тебя за это поцелую.

Игнат Петрович поднялся с ковра и обнял Зою. Близко-близко перед ее лицом возникли его мутные голубые глаза. Горячие губы нашли Зоин рот и прижались к нему. Зоя попыталась отвернуть лицо, вырваться.

— Пустите, Игнат Петрович! Я закричу...

Но голова кружилась, ноги подкашивались. Крутов все крепче притягивал к себе ее тело. На секунду стало страшно. Сквозь волны хмеля мелькнула мысль, что сейчас случится непоправимое. Но уже не осталось ни воли, ни сил. И, уступая нетерпеливому напору Крутова, обвисая всей тяжестью на его твердых руках, Зоя прошептала, закрывая глаза:

— Свет...

ГЛАЗА ВОСЬМАЯ

УДАР

I

У ворот механического парка Шатров наткнулся на Арсланидзе.

— Вот кстати, Георгий,— обрадовался Алексей.— Хочу Володю проведать. Он ведь до сих пор болеет?

— Да,— сразу помрачнел Георгий.— Пойдем. Тамару хоть немного развеешь.

Рекс встретил Шатрова, как старого знакомого, приветственным стуком хвоста об пол. Мужчины прошли в спальню, слабо освещенную синей лампочкой. Резкий запах лекарств пропитал всю комнату. В детской кровати, высоко поднятый на подушки, лежал Володя. Он трудно, с хрипом дышал. У Алексея сжалось сердце. Даже при этом слабом свете видно было, как заострился нос больного ребенка, ввалились щеки. Рядом, положив голову на скрещенные руки, сидела на низенькой скамеечке Тамара. Она не пошевелилась при входе мужчин.

— Задремала, — шепнул Арсланидзе. — Которую ночь без сна! А меня гонит прочь. Не дает дежурить возле Вовки.

— Я не сплю,— ровным, каким-то безжизненным голосом, растягивая слова, тихо произнесла Тамара, не поднимая головы.— Это ты, Алексей? Здравствуй. Идите в столовую, сейчас выйду к вам.

В ожидании Тамары мужчины присели на диван. Она вошла, и Алексей едва сдержал возглас изумления. Полно, да Тамара ли это? Ничего не осталось в ее лице от прежней молодой, веселой женщины. Бессонные ночи около больного ребенка, постоянная мучительная тревога обескровили щеки, заставили потухнуть и ввалиться глаза.

— Что смотришь? Старухой стала? — с надломленной усмешкой спросила Тамара.—Горе сушит, а не красит, Алеша.

Наступило неловкое молчание. Алексей не мог отделаться от странной, нелепой мысли, что перед ним незнакомая женщина, а вовсе не Тамара. Так изменила ее болезнь сына.

— Как Володя, что врач говорит? — спросил наконец принужденно Шатров.

— Ах,— устало махнула рукой Тамара,— что эти врачи! Я теперь никому не верю. Да и как ее винить, Нину Черепахину? Милая, славная, но еще девочка, только с институтской скамьи. Откуда ей было опыта набраться? Иногда по часу и больше проводит около Володи, видно, что сама страшно переживает, но помочь ничем не может. И то сказать — не бог же она! Вчера предсказала кризис, а его нет. Болезнь все развивается. Иачалось с простого воспаления легких. Пока я была на работе, он тут раздетый бегал по морозу, соседка недосмотрела. Потом перешло в двустороннее крупозное воспаление. Теперь добавилось воспаление на уши. Мальчик тает изо дня на день, как свечка. Он у нас и без того слабенький... Не знаю, что будет, не знаю...