Год Змея

Тхигме высвободил пальцы и, с трудом разогнув их – костяшки казались синими, – убрал прядь, упавшую Пхубу на лицо. Потом наклонился и дотронулся сухими губами до лба женщины.

Пхубу думала, что в этих простых движениях было больше нежности, чем когда-либо.

***

Хортим Горбович смог уснуть только на самом рассвете, и ему приснился дракон. Крупнее, чем Сармат, – а в своё время Сармат казался Хортиму огромным. Этот дракон был молочно-бел, и крылья его – исполинские, кипенные, местами разодранные – трепыхались на не ощутимом во сне ветру. Иногда, когда расходились пластинки чешуи на лапах и шее, у хребта и на брюхе, у нижней челюсти, между ними проступали алые нити. Словно трещины или незаживающие ссадины. В какой-то момент Хортим понял, что находится на запорошенном утёсе, нависающим над голубым морем, и тело дракона закрывает ему белёсое солнце.

Раздался утробный рёв. Чудовище, прижав морду к земле и изогнув спину, сорвалось с места – лязгнув, когти оставили на снежном полотне глубокие следы. Из-под его крыльев на Хортима дохнуло холодом: в ветряном потоке летели липкие комья и ледяная крошка.

…Наутро княжич, как и вся его дружина, чувствовал себя помятым и до смерти уставшим. Сморщенный парус уныло хлопал над палубой. В затихшем море пузырились мутные сизо-зелёные воды. Радовало одно: они наконец-то уплывают на юг – вместе со вставшим на ноги Инжукой. Правда, юноша ещё был ослабленным, со впавшими щеками и натянутой на скулах кожей.

Но Хортим оказался не в силах совладать с Вигге. С едва знакомым, кашляющим кровью Вигге – на каждое слово княжича охотник бросал другое, тяжеловесное и чёткое. Но, благо, его болезнь действительно была незаразна, иначе бы непременно погубила Пхубу.

Когда корабль уходил, женщина не вышла за порог. Не провожала, и славно – стоящий у борта Вигге выглядел сосредоточенным, но не обиженным, а Хортиму не хотелось больше пересекаться с Пхубу. Их последняя встреча закончилась нехорошо, и юноша не знал, как своим видом и видом своих людей не причинить хозяйке больше боли.

Тогда Хортим забирал Инжуку из Длинного дома. И когда обрадованные Арха и Латы, чуть не задушив тукера в объятиях, выволокли его из комнаты, Хортим остался наедине с Пхубу. Женщина, стиснув губы, собирала в чашу рассыпанные по столу амулеты и выплёскивала недопитые отвары в большой чан. На её лице отражались такие тоска и решительное отчаяние, что Хортим повёл плечами, силясь смахнуть с себя ощущение чужой скорби.

– Спасибо, – сказал он тихо, даже не ожидая, что Пхубу ответит. Отчеканил слова, надеясь сделать их понятными: – Ты очень помогла.

Её глаза – две кляксы дёгтя. Смотреть в них – всё равно что в бездонный колодец человеческой боли и ненависти. Наверное, поэтому Хортим не выдержал и решил её утешить – очень зря.

– Не убивайся. Вигге скоро вернётся.

Что-то из его слов женщина действительно поняла, и позже княжич пожалел об этом. Пхубу подняла голову и вгрызлась в Хортима взглядом.

– Вернётся? – переспросила она, сжимая чашу так, что пальцы побелели. Из горла Пхубу вновь потекли булькающие звуки – язык айхов: она будто задавала вопросы.

Чужак говорит, что господин приедет назад?

А потом – потом речь стала яростной и жуткой, похожей на проклятия. Пхубу отшвырнула чашу, и костяные обереги разметались у её ног; она переступила через них. Подходила к Хортиму медленно, широко раздувая ноздри – как зверь, желающий вцепиться в добычу. Княжич даже отступил назад – ему совсем не хотелось применять силу и хватать рассерженную хозяйку за руки. Но Пхубу остановилась в паре шагов от него, гортанно рассмеявшись.

– Он не вернётся, – смех мешался с криком. Пхубу согнулась пополам, и воздух рвано вылетал из её рта. – Не вернётся.

…До последнего Хортиму мерещилось, что за тёмными окнами Длинного дома мелькает её фигура. Пхубу напоминала духа, прикованного к заброшенному жилищу. Княжич посмотрел на Вигге – тот сидел на вёслах и даже не оборачивался, чтобы взглянуть, как в утренней дымке таяла скала, бывшая ему обителью много лет. Он смотрел на горизонт из-под седых бровей, и сейчас его лицо как никогда казалось молодым. И если он и подавал голос, то только чтобы спросить у гребцов об изменившихся южных княжествах.

А ещё Вигге кашлял. И тогда ему приходилось держать весло лишь одной рукой – вторая прижимала ко рту измаранный кровью платок.

– Погляди на него, – фыркнул Фасольд Хортиму на ухо. Но даже это сделал беззлобно: так был счастлив, что корабль наконец-то снялся с места. – Недолго он протянет.

С редких, наполовину ушедших под воду каменных гряд в небо срывались чайки – они кричали пронзительно и часто. Налегая на собственное весло, Хортим вскинул голову к светлому небу, подернутому, будто паром, тонкой и словно бы заиндевевшей хрустящей поволокой. Ветер сменился на попутный и легко раздувал парус. Вырезанная на корабельном носу голова чудовища, ныряя с большой волны, лакала плещущуюся воду деревянным языком. Брызги летели к подвешенным на бортах щитам.