Год Змея

— Недоумок ты, — рыкнул он. — Ещё молоко на губах не обсохло, а всё туда же.

Лутый чувствовал, что Оркки, даром что смолчал при черногородском князе, с трудом отпустит его в Матерь-гору. Это ведь он когда-то нашёл его, сироту с выхлестанным глазом, который только и умел, что воровать, обманывать и бродить по горным деревням. Но да что о прошлом…

— Батенька, — тихо протянул Лутый. — Не сердись на меня. Пусть отсохнет мой язык, если солгу сейчас, но я люблю тебя, и я благодарен тебе за всё, что ты сделал.

Оркки по-пёсьи затряс головой.

— Никому ты не благодарен, — он сглотнул ком в горле и выпустил воздух через ноздри, — и ничего ты не понимаешь, мальчик, ничего.

Лутый наконец поднялся с места и, не слушая больше никаких слов, обхватил Оркки жилистыми руками. А потом захлопал ладонью по его подрагивающей от рыданий спине.

* * *

Пальцы Совьон расплетали её негустые волосы. Ветер лизал стены шёлкового шатра — говорили, будто бы он был ма-ла-хи-то-вым, в цвет минерала, которого много в чертогах её жениха.

— Я была бы рада помочь тебе бежать, певунья камня, — сухо произнесла Совьон, вынимая из её кос узкие ленты, — но не могу.

Рацлава, сидевшая на маленьком сундучке, даже не вздохнула.

— Я знаю. — Куда ей бежать, одинокой и слепой? — И поэтому завтра меня отдадут Сармату.

— Отдадут. — В её волосах шелестел резной гребень, пахнущий черногородским лесом. Ой, Черногород, северные фьорды и студёная вода, старая мельница, на которую её привозил Ингар, и отары тонкорунных овец…

Совьон неспешно перебирала пряди Рацлавы, будто струны на домре. Снаружи текла ночь и шёлково шептали травы. С тех пор, как убили Хавтору, некому стало помогать драконьей невесте с одеждой — Рацлава, расправляя лоскутки на ладонях, спросила:

— Ты соберёшь меня утром?

— Соберу, — коротко отозвалась Совьон, не выпуская её волос. И хотя воительница ничем не выдавала себя, Рацлава понимала, что её грызла тоска.

— Зря ты привязалась ко мне.

Совьон выдохнула, отнимая пальцы от её головы. Затем растянула свой пояс и села рядом с сундучком, скрестив разутые ноги. Взглянула на драконью невесту: до чего же та была белая, податливая и спокойная, будто ничто её не трогало. Рацлава боялась, но этот страх затаился где-то в её мягком теле, свернулся за молочными глазами — лучше бы ты пыталась бежать, лучше бы дерзила, рыдала и царапалась.

— Зря, — согласилась Совьон. — Странно защищать тебя, а потом отдавать дракону.

Рацлава тихонечко закачалась на сундуке — вправо-влево, влево-вправо, будто связка бус. Она словно впадала в дурманный сон.

— В Матерь-горе нет ни гроз, ни запахов земли и ягод. Мне будет не из чего ткать. Пожалуйста, расскажи мне что-нибудь, и я спряду песню хотя бы из воспоминаний.

Совьон откинулась назад и оперлась о локти, принявшись рассматривать узоры на ткани шатра.

— И о чём ты хочешь услышать?

— О тебе, — отозвалась Рацлава, прикрыв глаза. — О том, кто ты и откуда — прошу, Совьон, завтра не станет никого, перед кем я бы смогла развенчать твои тайны.

Совьон, тряхнув головой, задумчиво обвела пальцами контур рта — тот был разбит и зажил лишь недавно. Ну что же, спрашивай, драконья невеста.

— Сколько тебе лет?

Воительница ответила, что тридцать четыре, и Рацлава, перестав раскачиваться, пусто глянула в её сторону.

— Это немного, — заметила она. — И мне говорили, что ты красива, хотя и чересчур крепка. Почему ты не выйдешь замуж? Неужели не нашлось человека, который бы любил тебя настолько, что разрешил бы носить боевой щит?

Та хмыкнула и невесело улыбнулась, сев прямо — Рацлава почувствовала усмешку в её грудном голосе.

— Может, и нашлось бы. Раз ты хочешь историю, так слушай, драконья невеста: жила на севере вёльха, и звали её Кейриик Хайре. Она была старшей из двенадцати ведьм одного древнего клана — Княжьи горы не знали никого сильнее неё. Наша судьба не хуже дорог — когда-то ты стоишь на перепутье, но, выбрав тропу, должен пройти её до конца. Кейриик Хайре предсказала мне, что если я выйду замуж, то не пройдёт и года, как стану вдовой. И что родится у меня сын, и будет он чёрен, будто ворон, и тонок, словно хлыст. Он станет великим чародеем — самым могущественным из всех, и ему не исполнится и двадцати, когда он превзойдёт Кейриик Хайре. Он принесёт миру столько горя, сколько не сумел принести Сармат-дракон и его каменный брат. Матери выплачут глаза по своим детям, погибшим в бесчисленных битвах, а крепости лопнут и зарастут мхом. Зимы в Княжьих горах станут долгими и лютыми, и в наши деревни придут опустошение и голод.

Совьон поднялась на ноги с различимым шорохом, и её распущенные волосы мазнули Рацлаву по коленям. Зябко пошевелив босыми пальцами, она подошла к выходу из шатра — отдёрнула полог и глотнула тёплый ночной воздух. Рацлава перебросила через плечо часть волос и начала рассеянно плести косу.

— А та ведьма хотела, чтобы ты вышла замуж?

— Нет, — просто сказала Совьон и обернулась. — Она хотела, чтобы я осталась с ней.

— Тогда она могла солгать.