Год Змея

— Не тратить зря крик, — посоветовала Та Ёхо, устроившись в ногах Совьон. Её слёзы высохли, отдав место зеркальному блеску звериных глаз. Раскрасневшееся лицо снова стало лицом не печальной женщины, но воина и охотника. — Неужели ты думать, что тебя услышать Молунцзе?

— Может, не он, — задумчиво протянул Гъял, — так хоть его мамка.

Оркки зарылся носом сапога в тонкую траву и мелкие камешки. В горле саднило.

Из воинов на берегу Совьон первая распознала неладное: она пристально наблюдала за Рацлавой. И драконья невеста, мгновение назад сидевшая спокойно, почувствовала то, что заставило её развести руки и испуганно сжать лодочные борта — словно в попытке удержаться.

— Течение.

— Что — течение? — не понял Гъял, оборачиваясь. — Нет здесь его.

— Появилось, — уточнила Совьон, стискивая кулаки. — Вода движется.

Оркки откашлялся, а Та Ёхо приподнялась на здоровой ноге. За множество локтей от них Лутый бросил вёсла под скамью — змей на носу его лодки вздыбился над гладью. Прикрыв глаза, Совьон могла представить, что находится рядом с Рацлавой, слышит, как стучат её бусы и браслеты, как катается жемчуг по шёлку; ощущает, как пузырится озеро вокруг.

Лодки сдвинулись с места, подгоняемые течением, возникшим из ниоткуда — ветер не стал сильнее. Казалось, что это Матерь-гора, стоявшая на самой кромке, затягивала в себя воду с плескавшимися в ней богатствами.

— Как бы не перевернулись, — вырвалось у Совьон.

Лодки скользили к Матерь-горе. То отдалялись друг от друга так, что упруго дрожала верёвка между ними, то опасно приближались, грозя зацепиться бортами. С такими потоками было бесполезно соперничать, и оттого Лутый не прикасался к вёслам. Первой сейчас шла лодка Рацлавы, увлекая Лутого за собой — драконья невеста сидела в ней ни жива ни мертва. Она острее прочих чувствовала, как вода под ней толкалась и струилась, набирая скорость.

Оркки Лис приподнялся на цыпочках. Судорожно выдохнув, перекатился на пятки.

— А в Матерь-горе — ворота?

…Ворота, но с берега их никак не удавалось разглядеть. Их увидел Лутый, когда достаточно приблизился к подножию горы — с неба нависала чудовищная громада камня. Озеро лакало огромную, вытесанную из породы дверь: исполинская драконья голова с разинутым ртом. Внутри — извивающийся раздвоенный язык. Из ноздрей змея текла вода, тут же обращавшаяся в пар.

— Что за шипение? — Рацлава обернулась, силясь перекричать шум озера. Ответа Лутого она не разобрала.

Раздался грохот — с таким звуком разошлась драконья голова, образуя проход. Лутый в последний раз взглянул на солнце, а затем их лодки увлекло вглубь. Ворота захлопнулись за ними, и с потолка и стен поднялись клубы каменной крошки.

Сначала были лишь темнота и журчание внезапно успокоившейся воды. Лодки вело и вело вперёд, втягивало в плавные повороты — скорость стихала. Затем глаз Лутого привык к полумраку и различил самоцветное свечение — голубое и дымчато-зелёное; после выступили очертания стен.

— Где мы? — изо рта Рацлавы выпорхнуло облачко пара. Голос стал непривычно громким и гулким. — Ты видишь берег?

Лутый несколько раз моргнул:

— Я вижу лабиринт.

Вместо пола у лабиринта — вода, по которой, по повелению Матерь-горы, скользили лодки. Верёвка между ними обвисла. На вытесанных из породы стенах — россыпи самоцветов и увековеченные в камне истории. Их Лутый сумел разобрать позже: неведомый мастер изобразил моря и горы, леса и горящие пашни. Сталкивающиеся армии, крылатых змеев и девушек, привязанных к столбам. Картин было много, их вязь текла по бесконечным стенам лабиринта — поворот, дорога прямо, следующий поворот, петля, полукруг… Вода тихо журчала под лодками — Лутый заметил, что она светилась. Будто кто-то собрал в пригоршни не то звёзды, не то самые яркие белые самоцветы и рассыпал их по дну.

Даже Лутый, как он ни старался, не сумел бы запомнить дорогу назад: слишком длинен был лабиринт, чересчур загадочен и запутан… Да и открылись бы перед беглецами тяжёлые ворота? Наступило время, когда глаз Лутого настолько привык к темноте, что с лёгкостью мог рассмотреть все картины, вырезанные на стенах: вот вёльха, ткущая судьбу. Вот грозный дракон, спящий в недрах своей тюрьмы — его опутали бесконечные цепи. Вот воин, которого не смогли одолеть мужи нескольких стольных городов. Вот красавица княгиня, вся в шелках и самоцветных подвесках, медленно обрастающая горной породой…

Рацлава зачесала кожу под лоскутками — от холода её руки снова начали зудеть и наливаться краснотой. Лутый, рассматривая стены лабиринта, незаметно для себя оттягивал ошейник большим пальцем — чтобы жал меньше. Лодки плыли и плыли, вода текла и текла, одни истории на стенах сменялись другими. Рацлава откинула фату с лица, и пар из её рта засочился яростнее, толчками.

— Ни конца ни края?

— Да, — ответил Лутый, выдыхая. Он сполз со скамеечки, устроившись между сундуков, и сложил ладони на груди. — Славно нас путают, Рацлава Вельшевна. Чтобы не нашли дороги.