Годори

На мгновение консул задерживается на ступеньках, отчего карета слегка накреняется, он раскрывает книгу и читает: «Экспортная торговля недостаточно развита, но здесь в изобилии имеются сотовый воск, мед, животный жир, конопля, древесина, бычья и воловья кожа… Климат умеренный, земля плодородная, для получения урожая ее достаточно слегка взрыхлить. В изобилии растут маслины, лавр, мирт, калина, а также фиги. Население в большом количестве держит скот, стада оленей, а также свиней. Рыбы в озерах и реках ловится довольно: знатных осетров, лососей, форели… Разводят кукурузу, просо, табак… Растят лозу, гранат, шелковицу… В лесах множество деревьев с исключительно прочной древесиной. По моему убеждению, если одно из таких деревьев, по названию уртхмели, удастся сделать предметом экспорта, мы сумеем строить на своих верфях суда гораздо более прочные, нежели из наших дубов. Медвежья шкура продается по 5–6 абазов, так же как и кунья. Лиса рыжая — 2–3 абаза. А зайцев такое множество, что их шкурки вовсе обесценены…» — «Изменник! — кричит Элизбар. — Предатель!» «Добропожаловатьсдрасьте!» — приветствует почетного гостя Ражден Кашели. Он похож на кесаря. Как в тогу, завернулся в простыню. Но для сына он мертв. «Наш гость понимает по-русски?» — спрашивает Раждена батони Пимен. «Я сам говорю по-французски», — отмахивается Ражден. «Изменник! Долой предателя!» — кричит Элизбар. «Это уже слишком, батоно Элизбар», — строго, с кабинетной внушительностью выговаривает Ражден свояку. «Изменник?! Но почему?! — недоумевает Жак Франсуа Гамба. — Разве я присягал вам или когда-нибудь клялся в верности? К тому же, когда я писал свое «Путешествие», вас уже не было… Или еще не было», — добавляет холодно… «В дополнение ко всей секретной информации вы объяснили русским стратегическое значение Гагрской бухты с прилегающими территориями и тем самым обрекли Грузию!» — горячится Элизбар. «Я объяснил это не русским, а вообще. Если угодно, объяснил тем, кто овладеет этими землями…» — говорит несколько озадаченный подобным приемом Жак Франсуа Гамба и, чтобы скрыть досаду, щелчком стряхивает с камзола цветок липы. «Грузия продана! Дети и ослы — в середину!» — кричит Элизбар… Кто-то сзади обнимает его, будто хочет увести, на самом же деле коварно просовывает голову в петлю. Элизбар шеей чувствует ворс и шершавость пеньковой веревки и в то же мгновение просыпается: за воротник комбинезона забрался овод, ползает, перебирает лапками. Может быть, это тот самый овод, что недавно ползал по прикладу снайперской винтовки на другом берегу Гумисты. Дрнг. Так и летает весь день с одного берега на другой. Дрнг. Но что происходит?! Что за шум?! Враг?! Атака?! Нет, хуже. Наши набросились друг на друга. Между собой заварушка. Точнее — все на Антона. Но Антон не сдается. Отбивается бутылкой из-под «Кока-колы», сделав из нее «розочку». Один против всех. «Что же вы творите над ней, сволочи! Такого враг не сделает! — Глаза у него побелели. — Для этого пришли сюда, падаль, сучье племя…» — «Брось бутылку! — кричат остальные, удивленные озадаченные его напором. — Брось бутылку, говорят!» Боря из Шорапани стоит голый, в одних ботинках. Шнурки тянутся по земле. «Брось бутылку!» — кричит он. Больше ему нечего сказать. А вообще-то что Антону за дело? Она ведь сама того же хочет… «Что тебе за дело?! — кричит Боря, наливаясь злобой. В солнечном луче капля спермы на головке его члена сверкает, как жемчужина. Покрасневшие яйца свисают чуть не до колен. — Тебя не спросили!» — кричит он Антону, постепенно уступая. Элизбар вскакивает От волнения он уже запыхался, уже обессилел. Толком не проснулся, но чувствует — надо немедленно что-то сделать. Пока ребята окончательно не посходили с ума. Иначе это может плохо кончиться. Ребята жаждут драки. Боя. Схватки. Их мучает оскорбленное самолюбие. Унижение. Стыд… Но политики, присягавшие в других местах, а здесь, у себя отдающие приказания, силой удерживают их, заживо гноят в окопах. И выпустят отсюда разве что для отступления. Вперед ни-ни! Впереди «брат», другого роду-племени, но «брат», к тому же младший, маааленький, слабый, однако стоит тронуть его пальцем, поднимет вопль на весь мир. А мир опять же обвинит тебя и будет прав. Что же ты только с ним проявляешь принципиальность?! Будто прежде ни камешка никому не уступил, всех шуганул, неприступный ты мой. Дрнг. Дрнг. Дрнг. Как говаривал современный Готлиб Курт Хайнрих фон Тотлебен, тоже в генеральском мундире: «Дался вам этот изгвазданный мазутом пляж! В конце концов, можно вовсе от морских купаний отказаться…» И солдаты — драчливые ребята, тоже пожимают плечами, разводят руками, почесывают в затылках… Нелегко разобраться в стратегии и тактике ползучей войны… Ни шагу вперед и полшага назад. Тихо, тихо, незаметно… Но почему? Чтобы обвести вокруг пальца своих и оказать содействие противнику… Но почему, я спрашиваю? Почему? У всех уже сердце в глотке. Зла не хватает. Все равно, на ком выместить злобу… Палец сросся со спусковым крючком, а когда нажмет, в кого выстрелит — без разницы. Кто-то уже передернул затвором автомата недобро, предостерегающе…