Годы

Отношение ко мне в школе резко изменилось со стороны многих преподавателей, не всех! Да и однокашники, в основном, стали сторониться меня. Все ждали, что меня скоро отчислят. Да и я ждал, но решил, что сам не уйду. Я нервничал, начал огрызаться на замечания. А чего терять. Но меня всё не отчисляли и не отчисляли. И вот, курсанту, исключённому из комсомола, находящегося в ожидании исключения из школы, дают возможность отличиться перед самим К. Е. Ворошиловым. Сделать это, без ведома или указания, начальника школы Петра Михайловича Филатова, было нельзя. Так что, спасибо ему огромное. Он дал мне возможность показать себя. А дальше, оказалось, что я не сплоховал. Так что и подробные расспросы Ворошилова, были скорее всего вызваны просьбой того же Филатова. Как бы то ни было, после моего общения с Ворошиловым, вопрос моего отчисления из школы не поднимался. А вот в комсомоле меня не восстановили. Мне, правда, предложили покаяться перед комсомольской организацией, пообещав восстановление. Но я отказался. Если я был не прав, то те, кто оставил меня учиться в школе, были не правы, меня защищая. То есть, я подставлю их. А если я невиновен, то почему я должен каяться? Так я и остался беспартийным.

8.7 После отъезда комиссии. Дела в дивизии

После отъезда Кагановича и сопровождающих его лиц, подполковник Казарян отдал необходимые распоряжения майору Исаханяну, а потом, вместе со мною и Даниловым, отправился в наш барак. Я, вскоре, сблизился с Казаряном, но его позиции лавирования не забыл.

Казарян твёрдо знал, что плетью обуха не перешибёшь, и относился к тому типу людей, которые могут сработаться с любым начальником. А зачем лезть на рожон, пусть он трижды грубиян и дурак? Он командир, и я обязан ему подчиняться. Так требует устав. Требования дисциплины обязывают, старшие начальники обязывают. И если ты будешь ерепениться, то ты и будешь виноват, хотя и поступаешь для пользы дела. При этом Казарян вовсе не был подхалимом.

После того, что произошло за день, было трудно провести вечер обычным порядком, так же примитивно, как говаривал бывший начальник штаба 228-й стрелковой, полковник Покровский.

— Козлов! — позвал я ординарца: Организуй общий ужин. Пусть ординарец подполковника принесёт его ужин к нам. И «наркомовских» не забудет.

Конечно, нашлось и ещё кое-что, кроме наркомовских.

Перед сном я сказал Козлову:

— С бабами заигрывай, да только не забывай, что сегодня я нажил врагов.

На другой день, когда мы с Даниловым возвратились с обеда и курили на веранде школы, в дивизию приехали гости. На этот раз это была бригада ЦК КП(б) Армении. Их было столько, что, пожалуй, хватило бы на укомплектование двух пулемётных рот. Приехавшие были одеты в новенькую красноармейскую форму.

— Ну, теперь возьмутся за националистов! — резюмировал Данилов.

Интересно было наблюдать встречу гостей с хозяевами. Откуда-то побежали бойцы и командиры, начались объятья и поцелуи, сопровождаемые возгласами. У каждого гостя стояло по десятку человек. Гости вытаскивали мешки с посылками-подарками и раздавали письма.

— Удивительно много у каждого приезжего знакомых…

— Они не знакомые, а родственники, — поправил меня Данилов. — Я уже говорил тебе, что в Армении почти все родственники. Ты, наверное, представляешь Армению чем-то необъятным? Кроме того, на этом небольшом пространстве люди живут несколько тысячелетий и успели породниться чуть ли не каждый с каждым.

Да, родственными узами были многие связаны друг с другом. Командир одного из батальонов имел в своём подчинении целую группу своих Родственников: дядей, двоюродных и троюродных братьев и прочей родни. Имел их по линии отца, по линии матери, по линии жены и т. д. Ординарцем у комбата был собственный отец. У русских это не имело бы особого значения. А у нашего комбата отец был самым старым из рода, а значит, и старшим, за которым сохранялись права главы и непререкаемого авторитета. Данилов уверял меня, что все распоряжения комбат отдавал, только посоветовавшись с отцом. А совещания командного состава совершались с ведома отца, пусть даже формального.

В этой истории есть, возможно, преувеличение, но такая ситуация действительно имела место.

В частях и подразделениях дивизии началась боевая учёба. И проводилась чистка, изымались неблагонадёжные.

Эту работу проводил отдел контрразведки Группы войск под руководством начальника отдела комиссара госбезопасности Велихова (в петлицах у Велихова поблескивало по ромбу). Велихов лично опрашивал многих старших командиров штаба и частей. И меня тоже…

Меня удивил недоступный и строго официальный вид и тон Велихова. Он даже намёком не показал, что знает меня, своего однокурсника. Я, насторожившись, повёл себя также. Вообще, такая отчужденность, среди встречавшихся на фронте однокурсников, независимо от занимаемой должности, была исключением.