Годы и дни Мадраса

В небольшой полутемной комнате, куда вели крутые ступени, утопая худым телом в мягком кресле, сидел бог в розовом пеньюаре. Он предстал перед Мэри в образе довольно пожилой дамы французского происхождения. Даму здесь все звали матерью, а в книгах, которые выходили в этом приморском городке, слово «мать» писали с большой буквы. Мэри замешкалась у входа и смущенно стала теребить цветы, которые ей вручили у лестницы с крутыми ступенями. Бог поднял выцветшие глаза, и Мэри показалось, что розоватый отсвет пеньюара странно изменил их цвет. Она неловко поклонилась и протянула матери-богу цветы. Бог протянул ей молча руку и коснулся сухими холодными ладонями рук Мэри. Теперь владелица розового пеньюара пристально смотрела девушке в глаза. Это было утомительно и неприятно. Но Мэри не отвела взгляда и стала рассматривать сидящую перед ней женщину с репутацией бога. Лицо знаменитой матери — главы ашрама Пондишери — было цвета старинной пергаментной бумаги, а сквозь редкие тонкие волосы на голове просвечивала сухая, старческая кожа. От долгого глядения в глаза матери голова Мэри стала пустой, и она забыла то, о чем хотела спросить, когда ехала сюда. Она собрала вею свою волю и вспомнила какой-то вопрос, хотя и не главный. Облизнув пересохшие губы, Мэри задала его. Бог заговорил глуховатым голосом, медленно, со значением выговаривая слова:

— Я не говорю. Все, что нужно, ты почувствуешь в своем сердце.

Мэри вдруг почему-то стало жалко времени, потраченного на поездку в этот странный ашрам. «Бог называется! — сердито подумала она про себя, — разговаривать не хочет». Но бог-мать не обратила внимания на ее мысли, хотя Мэри и предупреждали, что глава ашрама читает их свободно, как книги на французском языке.

— Я дам тебе благословение, — вновь раздался глуховатый голос.

«Мне нужно поговорить об Ауробиндо Гхоше и йоге, — подумала Мэри. — А что я буду делать с благословением? Стоило так волноваться перед этой встречей».

Дама в розовом пеньюаре протянула Мэри сухие старческие ладони и взяла ее руки.

— Иди, — сказала она. — Я благословляю тебя.

Мэри поднялась и с чувством недоумения и разочарования направилась к выходу. Она забыла даже сказать «до свидания».

У крутой лестницы ее ждали люди в белых свободных одеждах. Они надели ей на шею гирлянду из розовых лепестков. Мэри усмехнулась, вспомнив, как она торопилась из Мадраса в Пондишери с телеграммой из ашрама. В телеграмме был указан день и час, когда мать согласилась ее принять.

Когда я узнала об этом, то уже не завидовала Мэри, преподавательнице английского языка в одном из мадрасских колледжей. Я решила не просить об аудиенции, которая давала только благословение. Но ашрам продолжал по-прежнему интересовать меня, потому что он был несколько необычным даже для этой страны храмов, святых, обителей и йогов.

Всего-навсего 160 километров от Мадраса, и вы попадаете в другой мир — в бывшую французскую Индию. Город Пондишери и небольшая территория вокруг него — это все, что осталось французам после длительной и малоудачной борьбы с Англией за обладание далекой и сказочной Индией. В этом городе рикши обращаются к вам на французском языке, полицейские носят синие каскетки французских ажанов, а в тропическое небо вонзаются готические шпили католических церквей и соборов. В 1954 году Пондишери официально получил независимость и был присоединен к Индии. Но до сих пор консульство с трехцветным французским флагом на флагштоке играет немаловажную роль в городских делах. От Мадраса до Пондишери ходит рейсовый автобус четыре раза в день. Город начинается хижинами, домами с плоскими крышами, узкими улочками, засаженными кокосовыми пальмами. Это индийская часть Пондишери, его «черный город». Французский Пондишери, или европейская его часть, с широкими улицами и бульварами, расположился на берегу океана. Океанский бриз свободно гуляет по улицам Дебюсси и Дюма, по улицам Капуцинов и Ксавье, по улицам Капитана Мариуса и Дюпле. Он врывается в уютные чистые дворики, затянутые плющом и засаженные яркими тропическими цветами, треплет подолы монашеских ряс, надувает тенты кафе, где столики стоят прямо на тротуаре, пробует голос в старинной башне и старается сбросить надтреснутый алебастровый угол герба с королевскими лилиями. Бриз поднимает океанскую волну и швыряет соленые капли на бронзовую фигуру командора Дюпле в завитом бронзовом парике, сыплет горсти кораллового песка на круглую башню маяка и на лежащие у кромки прибоя рыбацкие лодки. Он покачивает на волне пароход с белоснежными палубными надстройками, единственное судно на рейде, и гонит стан кричащих чаек к пустынным причалам пондишерийской гавани. Редкие прохожие куда-то медленно бредут по своим, одним им нужным делам. Изредка прогрохочет автобус или, шурша велосипедными шинами, проедет рикша. И снова сонная тишина накрывает рю и готические шпили соборов. Только бриз не унимаясь звучит над городом, покинутым своими бывшими хозяевами.