Годы и дни Мадраса

Одним прекрасным днем 1702 года английские шпионы донесли, что доблестное войско наваба Дауд Хана движется в направлении форта. Встретить оружием многочисленных карнатикских воинов англичане не могли. Они знали, чего хочет наваб. Поэтому весь день в форту царила деловая суматоха. Прятали товары и ценности. И наконец шум наступающей армии докатился до стен крепости. У Морских ворот в парадной одежде выстроились члены Совета Компании и губернатор. Впереди головного отряда на арабском скакуне важно ехал его высочество наваб Дауд Хан. Его тонкой ткани могольский халат был расшит драгоценными камнями, на причудливо увязанном тюрбане колыхалось павлинье перо, закрепленное бриллиантовой брошью. Рукоять длинного прямого меча отливала чистым золотом. Члены совета, не отрываясь, смотрели на сверкающие в ярком солнце крупные рубины, изумруды и жемчуг на одежде Дауд Хана. Наконец губернатор пришел в себя и сделал навабу приглашающий жест, указав на открытые ворота. Наваб задумчиво поскреб черную бороду и сделал знак свите следовать за ним. Войско расположилось у стен форта, готовое в любой момент прийти на помощь повелителю. Его провели в большой зал фактории, где длинный стол ломился от английских и индийских яств. Гости чинно расселись. Глаза наваба восторженно остановились на многочисленных бутылках мадеры. Но наваба ждал еще один сюрприз. Из-за спущенной портьеры раздались глухие ритмичные звуки табла, слабо и тревожно запели струны ситары. Портьеры раздвинулись, и на ковер ступили танцовщицы. Их смуглые стройные тела маняще светились сквозь тонкую ткань. Дауд Хан понял, что предпринял поход не зря. Танцовщиц англичане взяли «на прокат» в Майлапурском храме, заплатив изрядную сумму его главному жрецу. Наваб помнил только, как налили ему первый бокал. Потом все смешалось и потонуло в застольном шуме. Лилось вино, звенели браслеты, надрывалась ситара, гремели табла. Смуглые тонкие руки наплывали из тумана, звали за собой и потом исчезали куда-то. Наваб временами забывал, зачем он здесь и что под стенами этого гостеприимного форта стоит его армия. На следующее утро, за завтраком, одуревший от пьянства и женщин наваб вновь потянулся к мадере. Чем это кончилось, свидетельствуют сухие строчки официального донесения в Лондон: «Его высочество очень напился и заснул». Эта краткая формула определяла состояние карнатикского наваба в течение нескольких дней. Наконец поддерживаемый с двух сторон дорогой гость ввалился в раззолоченное седло своего арабского скакуна. Он выехал за ворота и крикнул:

— Поворачивай! Пошли домой!

Войско с шумом снялось и запылило по дороге к Аркоту.

Но английская мадера и мадрасские танцовщицы долго не давали покоя Дауд Хану. Был собран военный совет, и вновь армия запылила по дороге к Мадрасу. Однако губернатор форта не желал больше тратиться на наваба. Слишком много он выпил вина, слишком дорого обошлись храмовые танцовщицы. Форт приготовился к обороне. Три месяца сидел наваб под стенами крепости. Три месяца не пропускали в форт торговцев. Три месяца туда не подвозили продовольствия. Наваб каждый вечер с тоской смотрел на закрытые ворота. Но ворота не открывались, и никто не говорил ему: «Пожалуйте, ваше высочество!» С ним больше не желали дружить эти странные и упрямые чужеземцы. Это больно уязвляло достоинство Дауд Хана, но сидеть так без дела и смотреть на пустынный берег не имело смысла. Окончательно потеряв надежду напиться и развлечься, наваб послал в форт парламентера. Оттуда ответили согласием. Забрав изрядный выкуп, его высочество уныло двинулся в обратный путь.

Через несколько десятков лет после знаменитого банкета в зале мадрасской фактории Форт святого Георгия заговорил с навабами Карнатика на другом языке. И когда в 1741 году во время маратхского нашествия наваб Сафдар Али вынужден был просить в форту убежища Для своей жены и сына, звезда Карнатика неуклонно пошла к закату. Как только англичане заполучили малолетнего наследника наваба, Сафдар Али был убран с их пути. Предательский удар ножа настиг наваба в собственном дворце. А в это время в форту состоялась пышная церемония коронации мальчика-наваба. Мальчик, привыкший к блеску отцовского дворца и к раболепной покорности придворных, тем не менее был весьма польщен всеобщим поклонением этих странных чужеземцев с белой, как коралловый песок, кожей. С детской беззаботностью он подписал указ о даровании добрым дядям из форта новых деревень. Он был им благодарен за спасение от жестоких маратхов. Он не знал, что через два года рука «спасителя» поднимется над ним и он захлебнется в собственной крови. Теперь навабы продвигались и исчезали, как пешки на шахматной доске. Ими «играла» безжалостная рука заморской Ост-Индской компании.