Годы и дни Мадраса

Приятно выйти вновь на улицу, залитую ярким тропическим солнцем. Храм отражается в воде «священного» водоема, по берегам которого растут кокосовые пальмы. На ступеньках, спускающихся к водоему, сушат свое платье принявшие ванну в «священных» водах. Здесь с восходом солнца совершают пуджу сотни горожан. Каждый день первые лучи солнца освещают покорно склоненные головы молящихся… Неподалеку от храма в тени большого баньяна можно увидеть несколько грубо вытесанных из черного камня фигур. «Эти божества, — говорит мой гид, — помогают женщинам излечиваться от бесплодия». У камней на корточках сидят несколько женщин. Из боковой улочки, примыкающей к храму, внезапно раздаются звуки барабана и пение. Затем появляется весьма странная процессия. Впереди шествия идут музыканты и бьют в барабаны и литавры, вслед за ними несут человека, сидящего под балдахином. Несколько пляшущих мужчин замыкают процессию. Поза и лицо сидящего неестественны. Как выясняется, процессия — похоронная, а человек под балдахином — покойник. С первого взгляда кажется, что время остановилось на этих узких улицах около храма и люди живут и думают так, как тысячи лет назад. Но это только с первого взгляда…

Древность и современность, слитые воедино, образовали ту странную и своеобразную атмосферу, которой живет до сих пор город Павлина. Когда началась его история? Трудно сказать. О нем знали еще до нашей эры. Во II веке о нем писал римский историк Птолемей, называя его Малли-арфа. Во времена Птолемея сюда, в богатый и процветающий порт, заходили римские корабли. Матросы с удивлением смотрели на богатые храмы, на причудливые носы чужеземных кораблей, стоявших в порту, на цветные одежды темнокожих стройных женщин, на непроницаемые надменные лица брахманов. Римские корабли везли из Малли-арфа дорогие расшитые ткани, слоновую кость, обжигающие рот пряности, павлинов со сверкающими золотисто-зелеными хвостами и волнующие легенды об удивительных чудесах индусских святых и жрецов. Странный город разжигал воображение римских моряков и авантюристов. Он же распалял и алчность римских купцов. Год за годом восточный муссон гнал в город Павлина римские талионы.

Этот же ветер надувал паруса португальских каравелл, которые появились под стенами города много веков спустя. Так рядом с Майлапуром возникло португальское селение Сен-Томе. Две разные культуры, две различные религии соседствовали бок о бок. Это было недоброе соседство для Майлапура. Постепенно португальцы свели его на положение Черного города при Сен-Томе. Времена процветающего порта и имперской пышности Палла-вов безвозвратно ушли в прошлое. Майлапур оказался в центре феодальной усобицы и войн. На протяжении XVII–XVIII веков город переходил из рук в руки. Его брала армия султана Голконды, завоевывали французы, грабили голландцы. Его отдавали в аренду компрадору Кази Виранне, им пользовался индусский раджа Пунамалли, его продавали португальцам. И наконец, наваб Карнатика подарил Майлапур Ост-Индской компании. Все эти превратности судьбы могли уничтожить любой другой город, только не Майлапур. В храмах продолжали поклоняться четырехрукому Шиве, темнокожие люди впрягались в колесницу Джагапиатха, а священные слоны, помахивая раскрашенными хоботами, шествовали за пышными процессиями, гибкие храмовые танцовщицы гремели браслетами, вторя ритмам табла, надменные лица «дваждырожденных» хранили непроницаемость. Индусские свами в своих обителях исправно читали священные веды, храмовые нищие протягивали прохожим плошки, сделанные из скорлупы кокосового ореха. В жарком предгрозье тропических ночей пылали погребальные костры по берегам рек и водоемов. Отверженные парии, неприкасаемые призрачными тенями скользили по окраинам города, боясь приблизиться к храмам или брахманским кварталам. Дваждырожденные строго блюли древние традиции. Они продолжают это делать и сейчас.

Дваждырожденные на ступенях храма

Центр Майлапура и его прихрамовые районы занимают кварталы, заселенные брахманами. Это замкнутый мир, куда «чужих» пускают весьма неохотно. Семьи тамильских брахманов тесно связаны друг с другом кастовыми обычаями, священными ведами, сознанием своей избранности и превосходства над остальным человечеством. Жизнь ортодоксального брахмана надежно скрыта стенами его дома. Налет «таинственности» этой жизни копился веками. Избранная богом каста дваждырожденных продолжает быть хранительницей тайных древних знаний. Только им доступен смысл вед и упанишад, только они владеют секретом мертвого санскрита, только они допущены к богам. Так думают дваждырожденные и те, кто еще верит в их избранность. Но жизнь нельзя остановить даже в четырех стенах брахманского дома. За такие попытки она мстит. Она превращает древние знания в окостеневшие догмы, подменяет их культом, суть которого утрачена потомками, превращает хранителей знаний в попугаев, бессмысленно повторяющих фразы древних священных книг.