Годы и дни Мадраса

В лагере, после того как его выписали из госпиталя, он продолжал думать над этим. Лагерь был смешанный. Там были немцы, итальянцы, венгры. Он с удивлением обнаружил, что немцы относятся к нему, их союзнику, хуже, чем русская охрана лагеря. И опять генерал Золтан стал размышлять. «Почему люди, за которых венгры проливали кровь, обращаются с нами, как с собаками, а те, чью кровь они пролили, неизменно вежливы, кормят их и не унижают их человеческого достоинства. В чем тут дело?» — спрашивал себя Золтан. Он начал учить русский язык. Это помогло ему во многом разобраться. Венгерский генерал пытался понять душу народа, в плену у которого он находился.

— Вы удивительные люди! — воскликнул он. — В плену у вас я прошел школу настоящей человечности. Я всегда буду вам за это благодарен.

Но Россия не смогла изменить Золтана до конца. Аристократ и офицер, он не принял новой Венгрии. Теософское общество стало для него политическим убежищем. Здесь, в Адьяре, он попытался уйти от мира, от его острых проблем и его волнений. Но попытка эта оказалась не очень эффективной. Поэтому, когда мы с ним говорили, он невольно переводил беседу на Венгрию.

— Что вы знаете об этой стране? — спрашивал он. — Как там сейчас живут? Вы или ваши друзья там бывали?

И когда я отвечала, морщины его лица становились резче, а в глазах печально и тревожно металось что-то невысказанное и затаенное.

— Всемирное братство — это хорошо, — однажды сказал он мне. — Вы ведь сами этого не отрицаете. Но мне кажется, что понятие родины при этом должно остаться. Не так ли? Как вы думаете, сможет ли Теософское общество создать мир без войн и ненависти?

— Я, конечно, так не думаю.

— Почему? — поинтересовался Золтан. — Мы ведь немало сделали.

Да, объясняю я ему, цели Общества вполне гуманны. Много было сделано в изучении древней культуры Индии. Общество всегда сочувствовало национально-освободительному движению и выступало против войны. Это, безусловно, неплохо. Но как вы можете установить всемирное братство? Какие у вас для этого возможности? Социальную иерархию вы хотите заменить мифической оккультной иерархией. Но ведь эта последняя тоже насаждает неравенство. Кто-то получит право вершить судьбами мира, а кто-то должен подчиняться этим властителям. Ведь Блаватская считала себя избранной Махатмами и поэтому претендовала на абсолютную власть. А власть немногих всегда порождает неравенство. Как же можно в таком случае думать о всемирном братстве? В вашем обществе тоже разные люди с разными политическими взглядами. Они между собой не могут договориться, куда же им до всемирного братства.

— Может быть, вы и правы, — вздыхает генерал. — Но Блаватская была все-таки великая женщина.

— Пусть так, — говорю я, — но это ровным счетом ничего не решает.

…Каждый день Золтан приходил в свой оффис и внимательно читал очередную партию писем Блаватской или ее рукописи. Он готовил их к изданию. Иногда я помогала ему разобрать непонятные русские строчки, написанные нервным почерком «великой женщины». Его секретарь, пожилая американка, каждый раз, видя меня, недовольно поджимала губы и не желала здороваться. По ее мнению, Советский Союз не подходит для всемирного братства. Бывший генерал армии Хорти думал несколько иначе. Но ход его мыслей был тоже достаточно противоречив. Иногда он отрывался от писем и поднимал седую голову к портрету, висевшему над его столом. С портрета сомнамбулическими глазами смотрела на него Елена Петровна Блаватская — основательница Теософского общества.

Рукмини Деви