Годы и дни Мадраса

На небольшом возвышении перед сценой сидела седоволосая женщина. Из-под густых, похожих на крылья чайки бровей по-молодому блестели миндалевидные черные глаза. Изящно очерченный нос украшала бриллиантовая звездочка. На ее коленях лежал ворох цветочных гирлянд. Женщина, не отрываясь, смотрела на сцену, где дрожало пламя масляного светильника, а черно-золотая корона Кираты задевала нависшие над сценой деревья. Глухо звучал аккомпанемент табла, а простодушный и смешной злой дух, покачивая широкими юбками, строил свои нехитрые козни против грозного и сильного Арджуны. По зеленому гриму Арджуны медленно сползали капельки пота. Певец, придвинув к себе микрофон, выводил сложную мелодию песни о древних героях. Прозвучали последние звуки табла, певец поднялся и ушел за кулисы, а оба танцора «катакхалн», наклонив свои шапки-короны, в нерешительности замерли перед женщиной. Она посмотрела на них смеющимися глазами, одобрительно кивнула и бросила какую-то фразу. И когда Кирата и Арджуна медленно уплыли со сцены, а на помосте остались лишь четкие лунные тени деревьев, женщина почувствовала, как она устала. Ей сегодня исполнился 61 год. Весь вечер ей пришлось принимать поздравления. Министр культуры произнес цветистую речь, но она показалась ей слишком длинной. К ней подходили иностранные дипломаты и по-европейски крепко жали ее гонкую смуглую руку. На столе перед ней лежала куча телеграмм. Ее поздравляли союзные министры, главный министр штата Мадрас, члены кабинета. Два молодых небрежно одетых поэта прочли в ее честь стихи. Журналисты почтительно шуршали блокнотами, а фоторепортеры слепили присутствующих внезапными вспышками своих блитцев. Сегодня ее имя звучало в самых различных сочетаниях: «мужественная», «неутомимая», «артистичная», «великолепная», «образованнейшая» и т. д. Для человека, которому исполнился 61 год, всего этого было слишком много. Женщина медленно поднялась и, вскинув красивую голову, усталой походкой прошла через сад, сквозь строй хорошо одетых людей, каждый из которых пытался поймать ее взгляд и чуть смущенную улыбку.

— Автомобиль госпожи Рукмини Деви! — крикнул темнолицый слуга в белом тюрбане в лунную тишину пальмовой аллеи. И там, в ее глубине, неожиданно вспыхнули две яркие фары. Юбилей Рукмини Деви был закончен.

В Индии вряд ли найдется место, где бы не знали или не слышали об этой седоволосой женщине с молодыми живыми глазами. Но судьба ее тесно связана с Тамилнадом, с его людьми и его искусством. Она родилась в Тамилнаде и продолжает жить там до сих пор. Что сделала она для Индии и почему ее имя звучит теперь по всей стране? Она была одной из немногих, кто в годы колониальной зависимости сумей сохранить, развить и донести до народа часть его древней культуры. Такие вещи не забываются. Однажды она сказала: «Древнее индийское искусство было частью повседневной жизни и тем, в чем проявлялся индийский гений. Но теперешнее искусство рассчитано на показ. В старинных индийских домах даже кухонная посуда была прекрасно сделана, все в жизни было прекрасно и красочно. Творческий дух прекрасного должен сегодня возродиться в Индии. Мы должны научить наши глаза видеть красоту в куске бронзы. У нас в Индии великие сокровища, но мы не научились открывать их. Величайшие сокровища просты, а мы не в состоянии видеть их, потому что сами мы не просты». В этих великолепных словах заложена вся жизненная программа знаменитой Рукмини Деви. Ее трудный путь не был усеян цветочными гирляндами и розовыми лепестками. Они появились позже. Рукмини родилась в семье ортодоксального брахмана, знатока санскрита Нилаканты Шастри. Любознательная и живая девочка всегда тянулась к искусству. Она подолгу простаивала перед древними статуями богов в храмах, могла часами, не двигаясь, слушать волнующую и тревожную мелодию вины или ситары. Она легко усвоила санскрит и нередко днями просиживала над ведами или упанишадами. Родители принимали все это за религиозность и приверженность законам брахманской касты. Однако эта иллюзия рассеялась, когда шестнадцатилетняя Рукмини объявила, что она выходит замуж… за европейца. Это было неслыханно. Весь ортодоксальный Мадрас возмутился, и Нилаканта Шастри не знал, как справиться со строптивой дочерью. Европейцем, похитившим сердце его дочери, оказался молодой англичанин Эрандейл из Теософского общества в Адьяре. Рукмини пригрозили изгнанием из семьи. Однако это не подействовало. Жрецы пообещали отлучить ее от касты. Рукмини выдержала и это.

— Ты брахманка, — говорили ей. — Дочь избранной касты. Никто еще не нарушал так наши законы. Ты за это поплатишься. Гнев богов падет на твою голову.

— Я не уверена в этом, — отвечала Рукмини. — Эрандейл такой же человек, как и я. Пусть я лучше потеряю касту, чем его.

— Он околдовал тебя, — сказал ей старый гуру их семьи, — эти теософы связаны с темными таинственными силами. Ты даже не знаешь, на что себя обрекаешь.

— Знаю. Но тем не менее я это сделаю, — заявила Рукмини.

Старый гуру печально покачал головой.

— Тебе для этого потребуется много мужества.