Годы и войны. Записки командарма. 1941—1945

— Когда мы с тыла подходили к большому, длинному зданию, я впереди был один. Слышу в помещении шум и смех. Нетрудно было определить, что немцев там намного больше, чем нас. Мне уже становилось страшно, но в это время тихо подошла рота. Ну, подумал я, видно, до атаки дело не дойдет, пойдем обратно. Но когда передние остановились, а задние подтянулись, подошел командир роты. Он тоже прислушался к смеху, шуму и стуку посуды и тихо сказал: «Там ужинают. Хорошо, что они все в помещении, трое останетесь снаружи и никого не подпускайте, если нужно будет — стреляйте. Остальные все за мной — в помещение. Как войдем, быстро становитесь правее и левее меня, не мешайте один другому в стрельбе. Огонь открывать только по моей команде».

Когда мы вошли, там было много немцев, они сидели за столами и ужинали. Охраны никакой — видно, надеялись на тот пост, что мы сняли. Помещение большое, а свет хотя электрический, но совсем слабый, тут же по команде нашего капитана мы открыли огонь. Большинство попадали под столы, а часть побежала к другому выходу, в другом конце столовой. Капитан оставил лейтенанта с пятью солдатами в помещении, а сам с остальными выбежал в дверь, в какую мы вошли, чтобы ловить убегавших.

Лейтенант, оставленный в помещении, приказал немцам вылезать из-под столов и собираться в угол, но никто не поднимался. Среди них оказались убитые и раненые, а другие боялись подняться. Тех, кто мог ходить, собрали в один угол.

Капитан Зубков, выбежав из столовой с группой автоматчиков, задался целью не допустить, чтобы убежавшие взяли оружие и оказали сопротивление. Они бежали в сторону города и были уже далеко. Мы же заскочили в другое помещение, где было два немца с поднятыми руками, много оружия, аккуратно поставленного вдоль стены. Захватив весь завод, мы донесли об этом по радио и организовали оборону. Контратаку мы отражали сильным огнем из немецких автоматов, свои патроны уже почти все были израсходованы. Мы боялись, что при повторении контратак такой удачи у нас уже не будет, но тут пришла поддержка.

За этот бой, проведенный с таким блестящим успехом, капитан Зубков был награжден орденом Суворова III степени. Высоких боевых наград были удостоены все 28 воинов, которые под стать своему командиру сражались не только геройски, но и с высоким воинским мастерством. Я помню, что В. Г. Зубков отличился в Берлинской операции. Мне лично довелось вручать отважному офицеру второй орден Красного Знамени. К сожалению, послевоенная судьба Василия Герасимовича мне неизвестна…

Противник, выбитый из Мельзака, отошел на запасные позиции в двух километрах севернее и западнее города.

Утром 17 февраля генерал армии И. Д. Черняховский вызвал меня к телефону, поздравил с успехом, ознакомился с обстановкой и спросил, не отстают ли командиры дивизий и корпусов от боевых порядков и где находится штаб армии. Ответив на его вопросы, я добавил:

— Только что вернулся от Урбановича, он находится от противника в полутора километрах. Из-за систематического артобстрела я с трудом выбрался от него. Остальные командиры корпусов в таком же положении.

— Через два часа я буду у вас, — сказал Черняховский.

Учитывая, что он поедет с востока по шоссе, я предупредил его, что шоссе здесь просматривается противником, обстреливается артогнем, но командующий не стал слушать.

Имея в своем распоряжении два часа, я решил съездить к командиру 35-го корпуса Никитину — его НП находился в одном километре севернее города и на таком же расстоянии от противника. Подходы просматривались и обстреливались, поэтому я был вынужден оставить свою машину на северной окраине города и пойти пешком между железной и шоссейной дорогами.

В 290-й дивизии и 35-м корпусе наблюдательный пункт был совместный. Моему появлению командиры нисколько не удивились — такие посещения были делом обычным. Они доложили обстановку и свои намерения. После этого я отправился тем же путем обратно.

Проехав город, я, чтобы не опоздать, поспешил к развилке шоссе, в 700 метрах восточнее городской окраины. Не доехав туда 150 метров, я увидел подъезжавший «виллис» и услыхал один выстрел со стороны противника. Как только «виллис» командующего очутился на развилке, раздался единственный разрыв снаряда. Но он был роковым.

Еще не рассеялись дым и пыль после разрыва, как я уже был около остановившейся машины. В ней сидело пять человек: командующий фронтом, его адъютант, шофер и два солдата. Генерал сидел рядом с шофером, он склонился к стеклу и несколько раз повторил: «Ранен смертельно, умираю».