Годы и войны. Записки командарма. 1941—1945

— Вашего командующего я знаю по Сталинграду. Его встретил темной ночью в степи, он шел пешком, я подвез его на машине.

Когда в комнате остались член Военного совета И. П. Коннов, начальник штаба М. В. Ивашечкин и я, он предложил мне доложить обстановку, численность дивизий, обеспеченность питанием, боеприпасами и коротко сказать о командирах корпусов.

Я ответил, что упорство противника возрастает из-за нелетной погоды, сведения наши о нем очень ограниченны — единственным источником являются пленные, которые после перемешивания частей в ходе отступления сами не много знают. Дивизии наши, мягко говоря, далеко не полны: они насчитывают в среднем по 3300 человек, но из них не более 500 человек боевого состава. Настроение — боевое, наступательное. Подвоз боеприпасов затруднен из-за удаленности фронтовых складов, а одним трофейным оружием удовлетворить потребности нельзя. Командиры корпусов — боевые, опытные и инициативные генералы, вполне соответствующие своему назначению, то же могу сказать и о командирах дивизий.

Маршал поблагодарил за доклад, задал несколько вопросов относительно деталей. Убывая в соседнюю армию, сказал:

— Вам будет передан 124-й стрелковый корпус со своей полосой от левого соседа.

В обращении с людьми он остался тем же Василевским, каким я его знал.

Наступление наше было исключительно медленным: упорство противника возрастало по мере того, как он терял надежду на победу или хотя бы на такой мир, который позволил бы сохранить фашизм и германский милитаризм. Но некоторые солдаты дезертировали или сдавались при первой возможности; эти сознавали себя лишь невольными участниками войны. На фронте оставалось все больше таких, которые чувствовали себя военными преступниками и боялись расплаты. Нужно учесть, что фронт все сжимался и противник мог уплотнять оборону своих понесших потери частей. Погода по-прежнему была нелетная, и мы не могли использовать наблюдение с воздуха. А местность была плоская, покрытая перелесками, населенными пунктами и хуторами, — почти ничего нельзя было увидеть в глубине обороны противника, хотя мы, продвинувшись на очередные три километра, строили высокие наблюдательные вышки: с них было видно немного еще и потому, что мешали туманы. На эти вышки, удаленные на один-полтора километра от противника, часто поднимался Василевский, надеясь хоть что-нибудь рассмотреть. Он не раз присутствовал на наших предварительных проигрываниях наступления. Чтобы не ослабло в той обстановке моральное состояние войск, мы проводили непрерывно агитационно-пропагандистскую работу, в которой участвовали все командиры.

Из лесов к нам выходили поодиночке и группами советские женщины, угнанные на работы из Ленинградской, Псковской, Новгородской, Минской, Смоленской, Гомельской областей, с Украины. Я не могу описать их радости при встрече со своими войсками, не могу описать и перенесенного ими горя в неволе. И ведь им предстояло возвратиться в местности, дочиста сожженные и ограбленные немцами…

Об этом нельзя было не думать. Хорошо запомнив уроки бережливости, полученные от командира Черниговского гусарского полка в 1914 году, я издал приказ о сборе и сохранении брошенного немцами скота и имущества. (Позднее был получен такой же приказ и из штаба фронта.) К 1 марта нами было уже собрано свыше 29 240 голов крупного рогатого скота (недоеных коров, мычавших от боли, — их доили солдаты и освобожденные нами советские женщины), 890 свиней, 6000 овец, 3100 тонн зерна и другое имущество.

После некоторой передышки, санкционированной командующим фронтом, мы перегруппировали войска и сосредоточились на 5-километровом фронте. На этом участке мы имели теперь в пехоте двойное превосходство над противником, в артиллерии и минометах в пять раз (но танков и самоходок у нас было всего 18). 14 марта мы перешли в наступление. За три дня мы продвинулись на 5 километров, овладев двумя оборонительными рубежами противника. При этом наша армия вклинивалась узким острием, подвергаясь обстрелу не только с фронта, но и с флангов. По-прежнему каждый километр стоил крови и тяжких трудов.

К счастью, 18 и 19 марта была летная погода, и с помощью авиации мы оседлали автостраду, которая, находясь у противника в тылу, служила прекрасным рокадным путем для маневрирования его резервов. В два летных дня авиация не только помогла наземным войскам продвинуться, но и дала ценные сведения о группировке противника в глубине обороны. В эти два дня наши войска продвинулись еще на 5 километров, что было большим успехом. До залива оставалось всего 5–7 километров. Последний рубеж противника проходил у города Хайлигенбайль (Мамоново) и вдоль идущей от него к городу Браунсбергу железной дороги, сплошь заставленной вагонами. Этот рубеж и город Хайлигенбайль были взяты ночной атакой 25 марта. Город Браунсберг (Бранево) не входил в полосу нашей армии, он был занят соседом. Но в приказе Главнокомандующего была объявлена благодарность также и войскам нашей армии, так как их обходное движение вынудило противника отступить.