Годы нашей жизни

Болезнь свалила его, но, даже лежа на койке в углу кабинета, укрытый солдатским одеялом, он продолжал работать, диктовал телеграммы, разговаривал по телефону, требовал сводок от губерний и уездов.

В эти последние недели июня 1921 года Саммер с железной настойчивостью собирал украинский кооперативный фонд помощи голодающим. Он боролся с голодом, за спасение тысяч человеческих жизней и не имел времени бороться за свою собственную.

В субботу, 25 июня, как всегда в восемь часов утра, Иван Адамович начал свой трудовой день. А без пяти минут девять его сердце остановилось.

Он сгорел за две недели болезни.

— Ему некогда было лечиться, — с горечью и болью сказал Петровский, когда ему сообщили о смерти Ивана Адамовича.

Украина выражала искреннюю скорбь по поводу этой утраты. В республике любили и очень уважали Саммера. Ни старые заслуги по подполью, ни высокое положение члена ВУЦИКа, Совнаркома, председателя Кооперативной комиссии ЦК и Всеукраинского кооперативного Союза, руководителя внутренней и внешней торговли республики никогда не кружили Ивану Адамовичу голову, он всегда был прост, искренен, душевен и человечен.

Газета ЦК КП(б)У «Комунiст» рядом с сообщениями центральных партийных и советских организаций о смерти Саммера напечатала проникновенное слово памяти старейшего большевика, слово, в котором ощущаешь дух, атмосферу и даже стиль первых послереволюционных лет:

«Никто не мог бы упрекнуть Саммера в чем-нибудь как человека или коммуниста. Однако два преступления остались на совести Ивана Адамовича.

Первое. Его многолетнее преступление перед царизмом и буржуазией, с которыми он боролся всю жизнь.

И второе — его преступление перед самим собой, постоянное пренебрежение своим здоровьем и силами.

За первый грех он имел приговоры романовских судов, тюрьмы и ссылки. И получил оправдание от восторжествовавшей русской революции.

За второе — он заплатил жизнью…»

В воскресенье 26 июня 1921 года Харьков хоронил Саммера. От Харинского переулка, который в те дни декретом Совнаркома был переименован в Саммеровский, огромная процессия по Сумской, по площади Тевелева потянулась к ВУЦИКу, затем — к Совнаркому, где была гражданская панихида.

— Пройдет немного времени, и в числе апостолов нового человечества имя товарища Саммера займет почетное место, — сказал в своей речи Петровский.

Есть свидетельство о том, как тяжело Ленин переживал смерть старого товарища по партии, по совместной борьбе.

В те дни у Владимира Ильича побывал А. Г. Шлихтер. Намечалось его назначение торгпредом в Швецию, которое этот боец партии принял как отправку на отдых в то время, когда в стране столько трудных дел.

— Что вы, что вы, — сказал Ильич, — дело идет не о посылке вас на покой, хотя вы совсем ошибаетесь, думая, что вам не нужен отдых…

Разговор продолжался, и вдруг Ленин сказал:

— А вы уже знаете, Саммер умер? Еще один…

Шлихтер вспоминает, насколько Ленин был удручен этой вестью.

«Мне хотелось, — записал Шлихтер, — отвлечь мысли Ленина соображениями о том, что как ни неожиданна смерть Саммера, все же нам, старым работникам партии, надо быть готовыми к уходу одного за другим».

ЗАПИСКА В ЦК О ДЕВОЧКЕ НИНЕ

С интересом перечитываешь уже хорошо знакомые записки Ленина, в которых он просит позаботиться о судьбе человека, о жизненно важном для кого-нибудь деле, об очках для ходока-крестьянина или обуви для посланца из волостной глуши, прибывшего за советом.

Среди таких записок есть письмо Ленина в Секретариат ЦК РКП(б) по поводу четырнадцатилетней девочки Нины — осиротевшей дочери Саммера.

«Прошу устроить в показательную школу Наркомпроса.

…Определить ее надо в первый класс 2-ой ступени…», — писал Ленин 17 января 1922 года. Через пять дней из бюро Секретариата ЦК РКП(б) Владимиру Ильичу сообщили, что она устроена в школу-интернат «живущей воспитанницей».

И вот спустя десятилетия мы отправляемся по следам записки Ильича, и поиски приносят радость встречи с младшей дочерью Ивана Адамовича.

Дверь нам открыла седая женщина с лицом спокойным и добрым, чем-то похожим на Ивана Адамовича, каким он запечатлен на фотографиях. Объяснив цель своего прихода, мы увидели в глазах Нины Ивановны удивление человека, который сам никогда никому не говорил о том, какие нити связали его личную судьбу с Лениным. В маленькой квартире большого московского дома на Госпитальном валу до глубокой ночи слушали мы рассказ Нины Ивановны.

Когда она родилась, отец сидел в каземате крепости, а все ее детство прошло в вологодских местах. Там же были и друзья Саммеров, ссыльные Ульяновы — Мария Ильинична с матерью. Девочкой Нина ходила с матерью Ленина на свидание к Марии Ильиничне, которую осенью 1914 года вологодская полиция взяла под арест. В камере полицейского участка Мария Ильинична рисовала для маленькой Нины смешные рисунки. Мать Ленина научила трех сестер Саммер делать из материи цветы. Не забавы ради, а для продажи, чтобы помочь товарищам — самым нуждающимся ссыльным. И Нина в свои шесть-семь лет все это хорошо понимала.