Годы нашей жизни

Когда умер отец, ей было уже тринадцать. Они жили в Москве, на Маросейке, в общежитии. Мать с утра до ночи была занята делами. Старшие сестры тоже работали и учились, а Нина оставалась одна. И по просьбе Ленина, которого ей, к сожалению, никогда не довелось видеть, Нину определили в школу-интернат на Остоженке, где учились дети воинов, погибших в революцию и гражданскую войну.

Потом был рабфак и завод. Она секретарь комсомольской организации, в 1932 году вступает в партию. И вся ее биография связана с двумя московскими заводами, где она проработала много лет.

Брата Виктора — юного воина Красной Армии, а потом историка революции и молодого ученого — давно нет в живых, он погиб. А старшие сестры прожили большую жизнь. Они много поработали, унаследовав от отца и матери их горячую любовь к труду на пользу людям. Теперь все три сестры на отдыхе, живут одной семьей, растят внуков. И на склоне своих лет они так интересны как люди, так скромны и хороши, что просто было бы грехом не вспомнить о них в очерке, посвященном их отцу, который за время поисков стал мне близким и дорогим…

ИЗ ЖИВЫХ ЛЕГЕНД

О ЧЕКИСТАХ И КОММУНАРАХ

Когда в Париже происходила рабочая революция в марте семьдесят первого года, основных действующих лиц этой истории — Калистрата Калениченко, Делафара й Александра Абаша — еще не было на свете. Все трое родились почти четверть века спустя. Но, когда они выходили на дорогу сознательной революционной борьбы, шли навстречу Октябрю, а потом сражались за Советскую власть, уроки Парижской коммуны часто возникали перед их мысленным взором…

Дзержинский, формируя ЧК, не раз спрашивал товарищей, вместе с которыми ему предстояло выполнить труднейшую историческую задачу:

— Вы знаете историю Парижской коммуны? Знаете, почему Коммуна погибла?

Такой же вопрос, еще в Петрограде, на Гороховой, 5, где рождалась ВЧК, был задан Делафару. Он ответил коротким «да». А мог бы сказать, что знает Историю Коммуны по каждому из семидесяти ее дней.

Француз по происхождению, он родился и вырос в России и обе эти страны воспринимал как свою родину. Уже юность была для него порой серьезных размышлений над их историей. Делафара волновал пламень якобинцев — вождей Французской революции, стойкость, подвижничество людей поколения Чернышевского, подвиги парижских коммунаров. Он жил образами героических революционеров России и Франции.

Сам он происходил из родовитой, аристократической семьи. Никто из близких даже не догадывался, какая беспрерывная работа духа происходит в этом красивом, рослом, светловолосом и порывистом юноше. Он горячо исповедовал революционное якобинство.

Его прадед, маркиз Делафар, был ярым роялистом и врагом республики. Комитет Общественной безопасности французского Конвента имел все основания отправить маркиза под нож гильотины. В трудный час друзья помогли ему укрыться от якобинцев.

Прадед бежал от Французской революции в Россию.

Правнук — молодой Делафар — в октябре семнадцатого идет служить великой русской революции. Не по воле случая становится он боевым чекистом и подпольщиком, надежным сотрудником Дзержинского.

Делафар много думал о Коммуне. Париж семьдесят первого года нерешительно боролся со своими врагами, не отрубил руки контрреволюции, со всех сторон тянувшиеся к его горлу.

Коммуна была плохо осведомлена о том, что происходит в лагере врага, между тем агенты Версаля наводняли Париж — проникали в ратушу, в штаб национальной гвардии, добывали планы баррикад и редутов, плели заговоры против Коммуны, ее руководителей и генералов, чтобы открыть городские ворота.

Русский Октябрь не должен повторять ошибок Коммуны.

Дзержинский работал в небольшой комнате с единственным окном, выходящим на улицу. За перегородкой стояла его солдатская койка, покрытая суконным одеялом. В эти первые дни весны восемнадцатого в комнате было еще холоднее, чем зимой.

В неизменной гимнастерке, подпоясанной ремнем, солдатских брюках и сапогах, набросив на плечи шинель, Феликс Эдмундович присел к столу и четким ровным почерком на узких листках бумаги дописывал письмо чрезвычайным комиссиям, излагая мысли о том, каким должен быть сотрудник ЧК.

Так случилось, что на этот вечер не назначено никаких заседаний ни в Кремле, ни в ЦК, ни здесь, в ВЧК. Дзержинский сам себе не поверил. Еще раз посмотрел записи в блокноте, полистал календарные листки. Гора дел, но неужто свободный вечер? Ему захотелось поговорить с товарищами. Не о делах, не о новых нитях и заговорах, просто по душам.

В коридоре, куда он вышел, на какую-то секунду промелькнул высокий кудрявый блондин в кожаной куртке. С виду он походил на авиатора или командира автомобилистов, самокатчиков. Это был Делафар. Феликс Эдмундович направился в его угловую комнату.

Двое поднялись Дзержинскому навстречу, явно собираясь что-то доложить.

— Есть что-нибудь, не терпящее отлагательства ни на один час? — вдруг спросил Дзержинский.

— Нет.

— Тогда давайте просто выпьем чайку и послушаем Делафара.

Делафар писал стихи. Революцию и поэзию он считал смыслом своей жизни.