Годы огневые

Но вот простой рассказ человека, пе совершившего, по его свидетельству, ничего особенного, а просто честно работавшего, как и все. Этот рассказ дословно записан нами со слов клепальщика Георгия Полякова.

— Когда комсомол взял шефство над морским флотом, мне не повезло. Меня не взяли на флот по здоровью. Тогда я поступил на завод клепальщиком, чтобы строить корабли для других. В это время на завод из Америки приехал брат одного нашего рабочего — тоже клепальщик. Он работал в Детройте, но, видно, жилось ему там неважно. Он привез с собой заграничный инструмент и хвастался, что научит нас работать по–американски. Я организовал комсомольскую бригаду ДИП [2] и вступил в соревнование. Первый раз я не смог его обогнать и был этим очень огорчен. Но когда начали принимать нашу работу, заполнив отсеки, которые мы клепали, водой, сорок шесть заклепок «американца» пустили слезу — это был брак. А у меня ни одна заклепка не слезилась. С тех пор мы стали называть слезливые заклепки «американскими глазками». Когда начали строить мощный ледокол, я предложил новый, двусторонний метод клепки. От этого увеличилась производительность втрое. Во время сбор–ки внутреннего набора одного корабля детали его так тесно были расположены друг к другу, что пневматический молоток между ними не проходил. Я отрезал ручку у своего молотка и приварил ее сбоку. Молоток стал короче, и я клепал там, где раньше невозможно было клепать механическим способом. Меня вызвали в Москву. Я сделал доклад в Доме инженеров и техников о своем укороченном молотке, о методах работы с ним. Завод «Пневматик» выпустил по моим чертежам серию таких молотков.

Я решил учиться, чтобы стать инженером. Началась война. Когда враг стал подходить к нашему городу, вместе со своей бригадой я собирал и устанавливал на оборонительных рубежах броневые щиты и колпаки для дотов. Во время отхода частей мы разбирали и эвакуировали броню на новые рубежи. Все это делали под огнем. Зиму я работал по ремонту поврежденных кораблей. Завод бомбили и обстреливали. Работая, я накрывался брезентом, маскируя огонь горна. Пробоины поврежденных кораблей были часто залиты слоем цемента в метр толщиной. Цемент служил им пластырем, но если бы вы знали, как тяжело было вырубать этот цемент, чтобы потом наложить на корпус стальную заплату! Я выезжал со своей бригадой на корабли; чинили их во время боевых действий. Бывало, возвращались обратно не все. У одного корабля был разрушен начисто нос. Мы стали делать новый. По военному времени нам дали срок только семь месяцев, мы закончили за два с половиной. Разорвало пополам другой корабль, одна половина его затонула. Мы сделали эту половину заново и соединили ее с оставшейся на плаву, но продолжавшей вести огонь по немцам все месяцы, пока мы строили недостающую половину.

Нам приходилось работать больше вручную и на воздухе, и если б не горны, возле которых мы грелись, было бы совсем трудно. Отмороженные руки теряли чувствительность, и, когда их отогреваешь, нужно внимательно следить, чтобы не обжечь. Самое интересное, что мы никак не могли установить для себя норму. Каждый раз условия работы были такие разные, — просто непонятно, на чем было основываться. Техника безопасности, как вы сами понимаете, отсутствовала. Потом транспортировка материала. Везут ребята на санях стальные листы, а по дороге два человека свалятся, и их приходится класть на сани; пока эти отлеживались, другие падали. Поэтому мы решили, в общем, придерживаться норм мирного времени, и никакие обстоятельства во внимание не принимать, как будто все нормально.

В армии я участвовал в девяти боях, ранен под Кенигсбергом. Вернувшись на завод, я сначала работал по ремонту кораблей, а потом мы стали строить новые. И хотя бригада моя была вдвое меньше, чем до войны, нормы мы выполняли на 300–400 процентов. Почему? Перед самим собой неловко иначе работать. Ведь вы подумайте: если я голодный, под огнем, в самых неловких условиях мог не потерять мирные нормы, то как же теперь с меня причитается, если я полный комфорт в работе имею. Вот корабль мы сейчас па воду новый спустили. Конечно, очень радостно. Но я перед своей бригадой выступил и сказал: ничего такого особенного в этом нет — в нормальyых условиях приличные корабли строить. Вы больше думайте о том, какие неполадки были в работе. Потому что раньше в неполадках немец виноват был, и это понятно, а теперь мы только сами можем быть виноваты, и это непонятно и недопустимо.