Годы решений

Несмотря на большие потери в войне, сегодня без работы остались тридцать миллионов рабочих, не считая миллионов тех, кто занят лишь частично. Это не следствие войны, ибо половина из них живет в странах, которые не участвовали в войне. Это не следствие военных долгов или неудачных манипуляций с денежной единицей, как показывают другие страны. Безработица везде точно соотносится с размерами политической заработной платы. В любой стране она соответствует числу белых промышленных рабочих. В США это главным образом англо-американцы, затем идут переселенцы из Восточной и Южной Европы, и в самом конце находятся негры, в чьем труде не нуждается никто. Точно так же обстоят дела в Латинской Америке и Южной Африке. Во Франции цифра ниже, прежде всего, потому, что социалистические депутаты понимают разницу между теорией и практикой и как можно скорее продаются правящей финансовой олигархии вместо того, чтобы выдавливать зарплату для своих избирателей. Но в России, Японии, Китае и Индии не существует недостатка в труде, потому что нет привилегированных заработков. Промышленность убегает к цветным, а в белых странах окупаются лишь изобретения и методы, сокращающие использование ручного труда, поскольку они сдерживают давление заработной платы. В течение десятилетий рост производства при том же числе рабочих осуществлялся путем технических усовершенствований, которые были последним средством выдержать это давление. Сейчас это давление стало невыносимым, так как нет сбыта. Когда-то заработная плата в Бирмингеме, Эссене и Питтсбурге была масштабом для всего мира; сегодня таким стандартом являются заработки цветных рабочих на Яве, в Родезии и Перу. К этому добавляется уравнивание высшего общества белых народов с его наследственным богатством, медленно выработанным вкусом, потребностью в настоящей роскоши, создающей пример для подражания. Большевизм продиктованных завистью налогов на наследство и доходы — в Англии он наступил уже перед войной, — и инфляция, уничтожившая целые состояния, сделали свое дело. Но эта подлинная роскошь создала и поддерживала качественный труд, способствовала возникновению и процветанию целых отраслей производства качественных товаров. Она соблазняла и научала средние слои самим иметь более тонкие запросы. Чем значительней эта роскошь, тем сильнее процветает экономика. Это понимал Наполеон, который не связывался с народнохозяйственными теориями и поэтому лучше понимал экономическую жизнь: своим двором он оживил уничтоженное якобинцами хозяйство, потому что вновь возникло высшее общество, правда, по английскому образцу, так как общество ancien r'egime было истреблено, разорено, а его остатки поблекли и захирели. Если богатство, накапливаемое ведущими слоями, подвергается уничтожению со стороны черни, если оно становится подозрительным, презираемым и опасным для владельцев, тогда исчезает нордическая воля к приобретению собственности, к власти через собственность. Экономическое, а с ним и духовное честолюбие отмирает. Уже не имеет смысла соревноваться. Сидят по углам, отказывают себе во всем и экономят. И при такой «экономии», которая всегда означает экономию на труде других, с необходимостью разрушается высокоразвитая экономика. Все это действует одновременно. Простой труд белых стал бессмысленным, массы рабочих северных угольных месторождений стали безработными. Это было первым большим поражением белых народов перед массой цветных народов, к которым относятся русские, южные испанцы и южные итальянцы, исламские народы, негры в английской и индейцы в испанской Америке. Это было первым серьезным предупреждением о том, что вследствие классовой борьбы мировое господство белых может в собственном тылу уступить место господству цветных.

Тем не менее, никто не решается увидеть подлинные причины и угрозы этой катастрофы. Белый мир управляется преимущественно дураками, — если вообще управляется. Вокруг больничной койки белой экономики стоят смешные авторитеты, которые смотрят в будущее не дальше одного года и спорят о мелочах, исходя из уже давно устаревших, «капиталистических» и «социалистических», узкоэкономических взглядов. В конце концов, трусость ослепляет. Никто не говорит о последствиях этой мировой революции, которая продолжается более века. Она возникла в бездне белых крупных городов и разрушила экономическую жизнь и не только ее; никто их не видит, никто не осмеливается их увидеть.