Но таким же заблуждением является и вера в возможность существования одной единственной партии. Партии суть либерально-демократические формы оппозиции. Они предполагают наличие противоположной партии. Одна партия в государстве так же невозможна, как и государство в безгосударственном мире. Политическая граница — страны или убеждения — всегда отделяет друг от друга две силы. Вера в побеждающее единство — это детская болезнь всех революций, когда само время, в котором они происходят, ставит проблему размежевания. Великие кризисы истории так не разрешаются. Они стремятся вызреть, чтобы перейти к новым формам борьбы. «Тотальное государство» — итальянский лозунг, ставший модным интернациональным словом — было осуществлено еще якобинцами, а именно, во время двух лет террора. Но как только была уничтожена разложившаяся власть
Это относится к фашизму и ко всем многочисленным движениям, возникшим по его примеру или только возникающим, например, в Америке. Здесь каждый поставлен перед неизбежным выбором. Необходимо знать, где ты стоишь, «слева» или «справа», знать твердо, иначе за тебя решит ход истории, который сильнее всех теорий и идеологических мечтаний. Примирение сегодня так же невозможно, как и во времена Гракхов.
Западный большевизм жив повсюду — кроме России. Если уничтожить его боевые организации, он сохранится в новых формах: в качестве левого крыла партии, убежденной в своей победе над ним; в качестве убеждения, относительно наличия которого в своем мышлении могут основательно заблуждаться отдельные люди и целые массы; в качестве движения, которое однажды внезапно выступит и организованных формах.
Что же означает «левая»? Лозунги прошлого столетия типа социализма, марксизма и коммунизма устарели, они уже ни о чем не говорят. Их используют, чтобы не отдавать себе отчет в том, где оказались в действительности. Но время требует ясности. «Левая» — это партия и то, что верит в партию, это либеральная форма борьбы против высшего общества, классовой борьбы с 1770 года, стремление к большинству, к движению вместе со «всеми», это количество вместо качества, стадо вместо господина. Но настоящий цезаризм всех завершающихся культур опирается на небольшое сильное меньшинство. Левая — это то, что имеет программу, это интеллектуальная, рационалистически-романтическая вера в возможность преодоления действительности посредством абстракций. Левая — это шумная агитация на улицах и в народных собраниях, искусство поразить городскую массу сильными словами и посредственными доводами: во времена Гракхов латинская проза выработала риторический стиль, который не пригоден ни для чего, кроме хитроумной риторики, которую мы обнаруживаем у Цицерона. Левая — это увлечение массами вообще в качестве основания собственной власти, воля к уравниловке, к отождествлению народа с просторабочим под презрительные взгляды на крестьянство и буржуазию.
Партия — это не просто устаревающая форма, она еще и покоится на уже устаревшей массовой идеологии, она смотрит на вещи снизу, она следует за мышлением большинства. Наконец, «левая» означает, прежде всего, недостаток уважения к собственности, хотя никакая другая раса нe имеет такого сильного инстинкта к обладанию, как германская, так как из всех исторических рас она обладает самой сильной волей. Воля к собственности является нордическим смыслом жизни. Она господствует и творит всю нашу историю от завоевательных походов полумифических королей до современной формы семьи, которая умирает, если угасает идея собственности. У кого нет такого инстинкта, тот не обладает «расой».
Великой угрозой середины нашего века является продолжение того, что хотели бы преодолеть. Это эпоха полумер и переходных состояний. Но пока это возможно, революция не завершена. Цезаризм будущего будет не переубеждать, а побеждать с помощью оружия. Лишь если это станет само собой разумеющимся, если поддержка большинства станет восприниматься в качестве возражения и будет презираться, если кто-то будет ставить массу, партию в любом смысле, все программы и идеологии ниже себя, лишь тогда революция будет преодолена. Фашизм так же подвержен опасности гракховского разделения на два фронта — левый фронт низшей городской массы и правый фронт организованной нации от крестьян и вплоть до высших слоев общества,— но они сдерживаются наполеоновской энергией одиночки.