Годы риса и соли

Цинские власти, уцелевшие после джахрийского нападения, вывели Ма Минсиня на городскую стену для всеобщего обозрения, и его последователи, увидев его в оковах, заголосили и пали ниц. Их крики «Шейх! Шейх!» доносились из-за реки и с вершин холмов, окружавших город. Окончательно удостоверив таким образом личность лидера повстанцев, власти стащили его со стены и обезглавили.

Когда джахрии узнали о случившемся, желание отомстить овладело ими. Вооружения для того, чтобы провести основательную осаду Ланьчжоу, у них не было, поэтому они построили на соседнем холме крепость и начали систематически осаждать все входы и выходы за пределы города. Цинским чиновникам в Пекине доложили о творящихся беспорядках, и они, разгневавшись на подобную атаку провинциальной столицы, послали восстанавливать порядок в регионе имперского комиссара Агуя, одного из старших военных губернаторов Цяньлуна.

Но он потерпел неудачу, и жизнь в Ланьчжоу стала скудной и холодной. В итоге Агуй отправил Хушэня, главного военного наблюдателя, обратно в Пекин, и тогда тот вернулся с новыми приказами от императора, созвал внушительное вооружённое ополчение из Ганьсуйских тибетцев, алашанских монголов и всех солдат из остальных гарнизонов Зелёных Штандартов региона. Улицы заполонили такие свирепые амбалы, что весь город казался сплошной большой казармой.

– Старая ханьская методика, – с недовольством отмечал Ибрагим. – Стравить на границе все не ханьские народы, и пусть поубивают друг друга.

С таким подкреплением Агуй смог перекрыть подачу воды в джахрийскую крепость на вершине холма за рекой, и они поменялись ролями: осаждающий стал осаждённым, как в партии го. На исходе третьего месяца в город просочилась весть о том, что произошла решающая битва и Су Сорок Третий вместе со всеми до единого солдатами его многотысячной армии были убиты.

Ибрагима весть опечалила.

– Это далеко не конец. За Ма Минсиня и за всех погибших захотят отомстить. Чем сильнее будут подавлять джахриев, тем больше молодых мусульман вступят в их ряды. Сам факт угнетения вызывает восстание!

– Как в умопомешательстве с похищением душ, – заметила Кан.

Ибрагим кивнул и с двойным усердием взялся работать над книгами. Словно успех в примирении двух цивилизаций на бумаге положил бы конец кровавым боям, разворачивавшимся вокруг них. И он писал, по много часов в день, не замечая даже еду, которую слуги приносили ему в кабинет. Его разговоры с Кан были продолжением его каждодневных мыслей, и наоборот, слова, которые говорила его жена в этих разговорах, часто оказывались в тексте его книги. Больше ничьё мнение не имело для него значения. Кан проклинала молодых мусульманских агрессоров и говорила:

– Вы, мусульмане, слишком религиозны, раз готовы убивать и умирать, как они, ради таких ничтожных различий в догматах. Это безумие!

И вскоре в невероятно пространном исследовании Ибрагима[35], которое Кан окрестила «Мухаммед встречает Конфуция», появился следующий отрывок: