Годы риса и соли

По мере подъёма похолодало, и идти стало трудно. Снег под ногами был хрустким, и ледяные осколки его звенели и сверкали. Он был невероятно ярким, но всё остальное казалось слишком тёмным: иссиня-чёрное небо, вереница тусклых людей. Глаза Кеима слезились, и слёзы замерзали на его лице и в тонких седых бакенбардах. Он шёл, осторожно переставляя ноги по следам, оставленным идущими впереди стражниками, и неуклюже протягивал руку назад, чтобы держать Бабочку и вести её за собой.

Наконец, когда он уже давно забыл смотреть вверх, не ожидая, что когда-нибудь хоть что-нибудь изменится, снежный покров сошёл. Показались голые чёрные скалы, торчащие слева и справа, и особенно впереди, где выше уже ничего не осталось.

Действительно, они достигли пика: широкая беспорядочная россыпь камней, похожая на раскуроченную и заледеневшую грязь, смешанную со льдом и снегом. На самой высокой точке горного хребта торчало несколько шестов, на которых развевались тряпичные ленты и флаги, как в тибетских горах. Возможно, они были тибетцами.

Жрец в плаще, бог-палач и стражники собрались у подножия этих камней. Детей подвели к священнику, пока стражники силой удерживали Кеима. Он отступил назад, словно сдаваясь, сунул руки под одежду, как будто они замёрзли, что соответствовало правде, и нащупал холодную, как лёд, рукоятку ружья. Он взвёл курок и вытащил оружие из-под своей накидки – теперь оно было укрыто только одним покрывалом.

Детям дали ещё горячего чая, который они охотно выпили. Жрец и его приспешники пели, обратив взоры на солнце, стуча в барабаны, ритм которых болезненной пульсацией отдавался за полуслепыми глазами Кеима. У него жутко болела голова, и всё вокруг напоминало тени реальных вещей.

Внизу, по снежному склону, быстро поднимались фигуры. Они были завёрнуты в покрывала местного производства, но Кеиму они показались похожими на И-Чиня и его команду. Гораздо ниже них по склону в погоню бросилась ещё одна группа людей.

Сердце Кеима и до того выскакивало из груди, теперь же оно забилось, как бой обрядовых барабанов. Бог-палач вынул золотой нож из деревянных ножен изящной работы и перерезал мальчику горло. Он слил кровь в золотую чашу, и на солнце от неё пошёл пар. Под звуки барабанов, труб и молитву тело завернули в саван из мягкой клетчатой ткани и бережно опустили на вершину, в расщелину между двумя большими камнями.

Палач и жрец в мантии повернулись к Бабочке, которая беспомощно вырывалась из чужих рук. Кеим вытащил ружьё из-под покрывала, проверил кремень и обеими руками навёл оружие на бога-палача. Он что-то выкрикнул и затаил дыхание. Стражники двинулись на него, и палач посмотрел в его сторону. Кеим нажал на спусковой крючок, и ружьё выстрелило, выпустив клуб дыма, отбросив Кеима на два шага назад. Бог-палач отлетел и заскользил по снегу, обильно истекая кровью из горла. Золотой нож выпал из его разжавшейся ладони.

Наблюдатели ошеломлённо уставились на бога-палача; они не поняли, что произошло.

Кеим продолжал держать их на прицеле, пока рылся в поясной сумке в поисках заряда, поршня, дроби и пыжа. Прямо у них на глазах он перезарядил пистолет и пару раз резко прикрикнул, что заставило их подпрыгнуть.

Одни опустились на колени, другие попятились. Он видел, как И-Чинь и матросы карабкаются по снегу, преодолевая последний склон. Жрец сказал что-то ещё, и Кеим, старательно прицелившись, выстрелил.

Снова послышался хлопок, оглушительный, как раскат грома в ушах, и струя белого дыма вырвалась наружу. Жрец отлетел назад, словно от удара гигантским невидимым кулаком, упал навзничь и скорчился на снегу в мантии, залитой кровью.

Кеим шагнул сквозь дым к Бабочке. Он вырвал её из рук похитителей, которые дрожали, словно парализованные страхом. Он взял её на руки и понёс вниз по тропе. Она была в полубессознательном состоянии: вероятно, в чай подмешали какой-то наркотик.

Он подошёл к И-Чиню, который, пыхтя, вёл за собой матросов, вооружённых кремнёвыми ружьями, пистолетами и мушкетами.

– Возвращаемся на корабли, – приказал Кеим. – Стреляйте в любого, кто встанет на пути.

Спускаться с горы оказалось несравненно легче, чем подниматься, но именно в лёгкости спуска и заключалась опасность, потому что они всё ещё страдали от головокружения, еле видели перед собой и так устали, что то и дело поскальзывались; чем становилось теплее, тем сильнее размякал снег у них под ногами. Кеим нёс Бабочку на руках и не видел, куда ступает, и потому часто, иногда опасно, поскальзывался. Но двое из его людей шли рядом, когда это было возможно, подхватывая его под локти, если он оступался; и, несмотря ни на что, все спускались довольно быстро.