Годы риса и соли

Дворец над городом был огромным, даже больше, чем Запретный город в Пекине, с множеством прямоугольных зданий, расположенных по схеме, напоминающей прямоугольный орнамент. Такие же орнаменты были и на одеждах горожан. Каменные постаменты перед дворцом были вырезаны в виде необычных фигур, каких-то помесей птиц и животных, окрашенных во все цвета, так что Кеиму было даже страшно смотреть на них. Интересно, живут ли странные существа, изображённые на них, в глубине этой страны, или это их версии дракона и феникса? Он увидел много меди и кое-где бронзу и латунь, но в основном всё было из золота. Стражники, рядами стоявшие вокруг дворца, держали длинные копья с золотыми наконечниками, их щиты тоже были покрыты золотом; красиво, но не очень практично. Наверное, их врагам тоже было незнакомо железо.

Во дворце их провели в огромную залу, одна стена которой отсутствовала, открывая вид на внутренний двор, а три другие покрывала золотая филигрань. Кеима вместе с Бабочкой и другими китайцами пригласили устраиваться на покрывалах, расстеленных вокруг.

В залу вошёл их император. Все поклонились и расселись на земле. Император устроился на клетчатом покрывале рядом с гостями и сказал что-то учтивым тоном. Это был человек лет сорока и белозубый, он был хорош собой – с широким лбом, высокими рельефными скулами, ясными карими глазами, острым подбородком и сильным ястребиным носом. На нём была корона из золота, украшенная маленькими золотыми головами, подвешенными в прорезях, как головы пиратов у ворот Ханчжоу.

Это укрепило тревожное чувство внутри Кеима, и он придвинул ружьё под накидкой, украдкой оглядываясь по сторонам. Поводов для беспокойства не было. Да, там присутствовали грозные на вид мужчины, императорские воины, готовые броситься на него, если безопасности императора что-то будет угрожать, но это и всё, и это казалось разумной мерой предосторожности при встрече с чужаками.

Вошёл жрец в мантии из кобальтово-синих птичьих перьев и провёл церемонию для императора, после чего весь день они пировали, объедаясь мясом, на вкус похожим на баранину, овощами и овощными пюре, которые Кеим раньше не пробовал. Пили почти одно только слабое пиво, за исключением крепкого, огненного бренди. В итоге Кеим почувствовал опьянение и заметил, что его люди едва держатся на ногах. Бабочке еда не понравилась на вкус, и потому она почти не ела и не пила. Выйдя во двор, мужчины танцевали под барабаны и тростниковые дудочки, звучали напевы, очень уж похожие на корейские, отчего Кеим вздрогнул: ему пришло в голову, что предки этих людей могли попасть сюда из Кореи много веков назад, подхваченные Куросио. Возможно, несколько пропавших кораблей населили всю эту землю, основав здесь свои династии; их музыка и впрямь звучала как эхо прошлого века. Кеим решил поговорить об этом с И-Чинем, когда вернётся на корабль.

На закате Кеим выразил желание вернуться к своим кораблям. Император посмотрел на него, подал знак жрецу в мантии и встал. Все тоже встали и поклонились. Император вышел.

После его ухода Кеим встал, взял Бабочку за руку и попытался увести её тем же путём, каким они пришли (хотя он сомневался, что запомнил дорогу), но стражники преградили им путь, скрестив перед ними копья с золотыми наконечниками и приняв позы столь же церемониальные, как и их танцы.

Кеим изобразил неудовольствие, что оказалось совсем легко, и жестами объяснил, что Бабочка будет расстроена и сердита, если не сможет вернуться на корабль. Но стражники не сдвинулись с места.

Что ж, приплыли. Кеим проклинал себя за то, что покинул пляж с такими подозрительными людьми. Он нащупал оружие под накидкой. У него будет всего один выстрел. Оставалось надеяться, что И-Чинь придёт с подмогой. Хорошо, что он уговорил доктора остаться, потому как понимал, что И-Чинь лучше всех справится с организацией спасательной операции.

Пленники провели ночь, свернувшись рядышком на покрывале, окружённые бдящими стражниками; стражники не спали, а только жевали маленькие листочки, которые доставали из заплечных сумок, спрятанных под клетчатыми туниками. Они не смыкали блестящих глаз. Кеим обнимал Бабочку, и она жалась к нему, как кошка. Было холодно. Кеим сказал остальным лечь вокруг, всем вместе, защищая её хотя бы своей близостью, или, по крайней мере, теплом своих тел.