Годы в огне

Комбриг забылся только под самое утро, и ему все мерещилось в полусне рябоватое лицо, на котором горят бесстрашные голубые глаза.

На рассвете Вахрамеев поднялся с постели в неясной тревоге и никак не мог понять, отчего она?

Потом подумал: может, беспокойство оттого, что достойный человек сидит под замком, но и выпустить его без проверки никак нельзя. Все, конечно, раскроется, когда красные возьмут Казанцево, но когда еще это случится?

Внезапно Вахрамееву пришла в голову простая и верная мысль. Николай Иванович даже удивился, почему она не явилась раньше. Комбриг тотчас отправился к наштабригу[3] и сообщил ему свои соображения. Все последние дни и недели к ним шли добровольцы. Они являлись не только из красных сел, но и оттуда, где верховодили чехи и белые. Так вот — среди добровольцев вполне могли найтись люди из Бирска или даже Казанцева, знающие Вострецова.

Начальник штаба долго копался в бумагах, снова и снова проглядывал списки и докладные полков и наконец весело присвистнул.

— В хорошей бригаде всегда, что надо, найдется, комбриг!

Тотчас был отправлен в Петроградский полк вестовой с приказом доставить в бригаду нового добровольца Корякина.

В середине дня его привезли в штаб. На вопрос, знает ли он Степана Сергеевича Вострецова, Корякин ответил:

— У нас, в Казанцеве, он первое лицо был. Всему селу заступа. И славу свою собирал по капле. А я еще воевал с ним бок о бок, в одном полку. Стало быть, грех не помнить.

— Вот как! Расскажите о нем.

— О войне?

— Начните с войны.

— Степан, сразу скажу, мужик редкостный, не мне чета, дураку.

Комбриг усмехнулся и покачал головой.

— Отчего же не чета?

— На войне масса народу, а вот ровни нашему кузнецу не нашел, — повторил свою мысль Корякин. — Не было там, на позициях, труда, какого бы он не знал. Помнится, Степа левша, однако стрелял и рубил обеими руками, бил почти без промаха из пулемета и пушки. Короче сказать, полная грудь отличек. Георгии свои заробил за Варшаву, Люблин и Ригу. В ту пору и прапором стал. Это хорошо знаю, вроде вчера было.

Бегал я как-то с ним, со Степаном, в разведку под Ригу, так, верьте, судьбу проклял.

— Отчего же? — полюбопытствовал Вахрамеев.

— Залез Степка в болото и не ворохнулся там полные сутки. Ему, вишь ты, германские огневые разглядеть надо. Я говорю: «Хватит, терпения нет в трясине торчать», а он — «В поле две воли: чья сильнее. И не путайся под ногами, ради святых!»

В сумерки, перед уходом, пошвыряли мы в немцев весь запас гранат и без проволочек — к себе.

Корякин полез в карман гимнастерки, достал аккуратно сложенные бумажки, покопался в них и подал одну комбригу.

— Что это? — спросил Вахрамеев.

— А почитайте. Документ.

Николай Иванович не стал возражать и пробежал клочок газеты глазами.

«От штаба Верховного Главнокомандующего

На берегу болота Тируль, около Риги, произошла значительная стычка разведывательных отрядов.

На остальном Западном фронте ничего существенного.

На берегу Черного моря русские захватили пленных.

У Гюмюш-Хана русские прорвали сторожевое охранение.

В Персии русские теснят противника. Захвачены пленные, орудие и верблюжий транспорт».

— Ну и что? — спросил Вахрамеев, еще раз взглянув на депешу, датированную двенадцатым сентября 1916 года.

— Как — что?! — огорчился Корякин. — Так это же о нас со Степаном. Вот глядите — «на берегу болота Тируль».

— А-а… Да-да… — поспешил исправиться краском, возвращая бойцу лоскут газеты. — Ну, а каков он в политике, Вострецов? Верно ли, что был Степан Сергеевич председатель коммуны и член сельского Совета?

— Был. Однако белосолдаты его загребли, в Бирск, а то и в Уфу отправили. Дай бог, чтоб живой остался.

— Живой! — сообщил Вахрамеев. — А вам моя благодарность, товарищ Корякин, за ваш впечатляющий рассказ. Можете быть свободны.

Комбриг поспешил на гауптвахту и вместе с Вострецовым возвратился в штаб.

Предложив офицеру кисет, сказал с живой искренностью:

— Мы все проверили. Поздравляю с назначением на должность.

Прапорщик поднялся со скамьи, вопросительно взглянул на Вахрамеева.

— Утверждаю вас помощником командира роты во 2-й Петроградский полк. В тот самый, который… вас, кажется, хотел расстрелять. Не сердитесь на них, они не злодеи, но — бои, предательство, выстрелы в спину… Согласитесь, окопы не учат хорошим манерам.

Помолчав, уточнил:

— Это рота бывшего штабс-капитана Лыкова. Второй батальон полка. Вы непременно найдете общий язык.

Николай Иванович примостился к столу, написал приказ о назначении, поставил дату — «23 ноября 1918-го года». Подавая бумагу, рассмеялся:

— Во второй раз полк сыщете, надеюсь, без труда. Желаю вам успехов, товарищ!

Вострецов откозырял, направился к двери, но вдруг остановился, повернулся, и по горнице прокатился его могучий бас: