Годы

На станции в Уиттеринге[40] в ожидании поезда стояла старая виктория миссис Чиннери. Поезд опаздывал. Было очень жарко. Садовник Уильям в светло-коричневом сюртуке с блестящими пуговицами сидел на козлах и отгонял назойливых мух. Они облепили конские уши бурыми бляшками. Уильям щелкнул кнутом, старая кобыла переступила копытами и тряхнула ушами, отгоняя мух. Было очень жарко. Солнце пропекало станционный двор, телеги, наемные пролетки и одноколки, ждавшие поезд. Наконец флажок семафора упал, над изгородью пролетел клок дыма, а через минуту во двор устремился поток людей, и среди них — мисс Парджитер с сумкой и белым зонтиком. Уильям прикоснулся к шляпе.

— Извините за опоздание, — сказала Элинор, улыбнувшись ему как старому знакомому: она приезжала каждый год.

Она поставила сумку на сиденье и устроилась сзади, закрывшись от солнца своим белым зонтиком. Кожаная обивка под ее спиной была горячей. Было очень жарко — жарче даже, чем в Толедо. Они выехали на Хай-стрит. От жары все казалось сонным и притихшим. Широкая улица была заполнена двуколками и телегами, поводья висели свободно, лошади поникли головами. Но как тихо тут было по сравнению с гомоном заграничных базаров! Мужчины в гетрах стояли, прислонившись спинами к стенам домов, над витринами магазинов были расставлены тенты, тени пересекали мостовую. Элинор надо было собрать заказанные покупки. Они остановились у рыбной лавки, где им вручили влажный белый сверток. Затем — у скобяной лавки; Уильям вышел оттуда с косой. У аптеки им пришлось подождать, потому что лосьон еще не приготовили.

Элинор откинулась на спинку сиденья под белым зонтиком. Казалось, воздух, пахнувший мылом и снадобьями, гудит от жары. Как тщательно люди моются в Англии, подумала она, глядя на желтое, зеленое и розовое мыло в аптечной витрине. В Испании она почти не мылась; стоя среди сухих белых камней на берегу Гвадалквивира, она лишь вытирала пот носовым платком. В Испании все было выжженное, сморщенное. А здесь — она посмотрела вдоль Хай-стрит — лавки полны овощей, серебристой рыбы, кур с желтыми лапками и мягкими грудками, ведер, грабель, тележек. И как приветливы люда!

Элинор заметила, как часто они приподнимают шляпы, пожимают руки, останавливаются посреди дороги поговорить. Но вот аптекарь вышел с бутылью, завернутой в папиросную бумагу. Ее пристроили под косой.

— Много мошкары в этом году, Уильям? — спросила Элинор, объясняя предназначение лосьона.

— Ужасть, как много, мисс, ужасть, — ответил он, дотрагиваясь до шляпы. Как она поняла, затем он сказал, что такой засухи не было с юбилейного года[41], однако из-за его певучего дорсетширского акцента улавливать смысл ей было трудно. Уильям щелкнул кнутом, и они поехали дальше: мимо креста на базарной площади, мимо краснокирпичной ратуши с арками, по улице, на которой стояли дома с эркерами — обиталища врачей и адвокатов, мимо пруда с оградой из столбиков, соединенных цепями, мимо пьющей лошади, и дальше — прочь из города. Дорога была устлана мягкой белой пылью. Изгороди, увитые ломоносом, тоже были покрыты толстым слоем пыли. Старая кобыла вошла в свою привычную рысцу, и Элинор под зонтиком откинулась на спинку сиденья.

Каждое лето она приезжала к Моррису погостить в доме его тещи. Семь, нет, уже восемь раз она тут была, сосчитала Элинор, однако в этом году все по-новому. Ее отец умер, дом закрыт, она нигде ничем не связана. Трясясь по жарким аллеям, она сонно думала: что я теперь буду делать? Жить вон там? Они проехали мимо фешенебельной виллы в георгианском стиле, расположенной посреди улицы. Нет, только не в деревне, сказала она себе. Они ехали через деревню.

Может быть, юн в том доме? Элинор посмотрела на дом с верандой среди деревьев. Но потом ей пришло в голову, что она превратится в седовласую даму, срезающую ножницами цветы и топающую ногами у двери коттеджа. Она не хотела топать у двери коттеджа. И пастор — пастор катил на велосипеде в гору — будет приходить пить чай. Но она не хотела, чтобы пастор приходил к ней пить чай. Как тут все чистенько, думала она, пока они проезжали деревню. Маленькие садики светились красными и желтыми цветами. Затем навстречу стали попадаться местные жители — целое шествие. Иные из женщин несли свертки, одна катила детскую коляску, в которой блестел какой-то серебристый предмет, старик прижимал к груди мохнатый кокосовый орех. Наверное, сегодня церковный праздник, предположила Элинор. Уильям прижал викторию к обочине, потому что им навстречу проехала повозка, и люди на ней с любопытством посмотрели на даму под белым зонтиком. Наконец виктория въехала в белые ворота, бодро подскакивая, миновала короткую аллею и — Уильям щелкнул кнутом — остановилась перед двумя тонкими колоннами, железной сеткой для очистки обуви, похожей на ежа, и открытой настежь дверью в переднюю.