Гоголь и географическое воображение романтизма

Образ песчаных степей у Гоголя восходил к «беспрерывному песчаному морю» Гумбольдта[640], а сравнение человека с обезьянами на основе предполагаемой его чувственности – к сочинению Н. Мёллера[641]. Эти же ориенталистские мотивы географии XIX в. характерны и для стихотворений Гумилева. Футуристическое стихотворение «Сахара» в сборнике «Шатер» начинается с традиционного сближения пустыни и моря, развитого поэтом в подвижный образ песчаной волны («Но Аравия, Сирия, Гоби / – Это лишь затиханье Сахарской волны»[642]), а в дальнейшем переосмысленного сближением пустыни с небом («С небесами, где легкие спят облака, / Бродят радуги, схожа Сахара»[643]). Во «Вступлении» к «Шатру» есть и характерная для географического дискурса отсылка к картографическому образу «Африки»: «Ты, на дереве древнем Евразии / Исполинской висящая грушей», – которая вводит точку зрения наблюдателя карт (ср. гоголевскую «подкову» Карпат в «Страшной мести»), а также напоминает мысленные эксперименты с фигурами континентов в географии XVIII в. (ср. в статье Гоголя сравнение «Европы <…> с сидящей на коленях женщиною или летящим драконом», § 4).

Интерпретация Африки как континента с «диким» характером человека и «безрассудным» образом жизни у Гумилева также продолжает географическую мысль начала XIX в. Ср. «Вступление» к «Шатру»:

Оглушенная ревом и топотом,
Облеченная в пламя и дымы,
О тебе, моя Африка, шепотом
В небесах говорят серафимы.

И твое раскрывая Евангелье,

Повесть жизни ужасной и чудной,
О неопытном думают ангеле,
Что приставлен к тебе, безрассудной.

Про деянья свои и фантазии,

Про звериную душу послушай,
Ты, на дереве древнем Евразии
Исполинской висящая грушей[644].

Первая и вторая строфы стихотворения направлены на создание впечатления яркой, может быть, конфликтной, военной и необузданной страстной жизни. Гумилев, вслед за Гоголем, не признает за Африкой интеллектуальных способностей, считает ее погруженной в «фантазии», «безрассудной», что коррелирует с ее «звериной душой» в следующей строфе. Правда, подобные витальные животные характеристики не отменяют восхищения Гумилева африканской душой, в наличии которой писатели XIX в. еще сомневались и которой, в любом случае, не восхищались.

Исключительно характерный для романтической географии мотив творения и Творца у Гумилева пронизывает весь корпус африканских стихов, которые в этом отношении звучат в унисон Риттеру и Гумбольдту, а вслед за ними – и Гоголю, с восхищением писавшим о мудрости Великого Зодчего. Барочная аллегоричность пейзажа или образа Земли на карте, свойственная художественному воображению Гоголя, а также его пасторальные пейзажи Украины находят у Гумилева соответствие в мотивах Африки как земного рая/сада и в ярких, порой даже лубочных африканских пейзажах, как, например, в стихотворении «Жираф» с его «мраморным гротом» и «тропическим садом»[645]. В стихотворении «Судан» африканский пейзаж представляется отражением на земле рая, который тем не менее обладает конкретными географическими чертами:

А кругом на широких равнинах,
Где трава укрывает жирафа,
Садовод Всемогущего Бога
В серебрящейся мантии крыльев
Сотворил отражение рая:
Он раскинул тенистые рощи
Прихотливых мимоз и акаций,
Рассадил по холмам баобабы,
В галереях лесов, где прохладно
И светло, как в дорическом храме,
Он провел многоводные реки
И в могучем порыве восторга
Создал тихое озеро Чад[646]

.

«Широкие равнины» и «трава, которая укрывает жирафа» на фоне гоголевского описания степи в «Тарасе Бульбе», в которой, «как в лесу», укрывались дикие кони, читается как парафраза на географическую тему степей. Образ «дорического храма» отсылает к аркообразным структурам в пейзажах «Вечеров…», а действия «Садовода Всемогущего Бога», который «раскинул тенистые рощи», «рассадил» баобабы, «провел» реки и «создал» Чад, напоминают гоголевскую природу-«изобретательницу», которая, согласно писателю, по Украине «раскинула степи прекрасные, вольные», «опрокинула косогор», «обрушила рытвину», «протянула во всю длину Днепр» «и все это согрела умеренным дыханием юга» (VIII, 42). У обоих авторов процесс Творения соответствует географической реальности описываемых стран, познание которой, согласно «Землеведению» Риттера, ведет к познанию обитающего там человека и даже к предвидению его будущей судьбы.