Читаем Гоголь и географическое воображение романтизма полностью

Таким образом, гумилевский образ Африки родился на базе географического воображения Европы и свидетельствовал о жизнеспособности традиции, когда-то внедренной в русскую литературу Гоголем. Представляется, что именно в творчестве Гумилева завершается прямое воздействие географического дискурса романтизма на литературу. Примерно с этого момента литература сама перенимает функции географического образотворчества и начинает создавать свои воображаемые (имажинарные) географии.

Наблюдения над неполным столетием развития этой проблематики между Гоголем и Гумилевым складываются в такую последовательность: на Гоголя и Гончарова влияние оказала немецкая философия и сопровождавшая ее новая парадигма географии, высшим выражением которой стал «Космос» Гумбольдта; пейзаж Тургенева был обязан своей структурой и поэтикой географическому пейзажу Гоголя, от которого в дальнейшем ушел в сторону «пейзажа души»; в случае географических интересов Гумилева нужен был толчок со стороны французской поэзии, подтолкнувшей его к путешествиям и открытию неизведанных стран. Этот комплекс обозначенных пунктиром отношений позволяет сделать одно весьма важное наблюдение: географическое воображение как дискурс о Земле и ее обитателях создается на текстовой, в принципе интертекстуальной и интермедиальной матрице, которая впоследствии инкрустируется осколками «сырой» реальности. Даже добытые путем личного опыта фрагменты реальности осмысляются и оформляются по существующим канонам видения и репрезентации. Так было со степями Гоголя, со среднерусским пейзажем Тургенева, с Африкой Гумилева. Выявленная сеть интертекстуальных соотношений позволяет вернуться к исходной точке исследования – к Гоголю, в творчестве которого можно ощутить первые импульсы взаимодействия между литературой, географией, историей, картографией и живописью. В этой гоголевской смеси разных дискурсов – истоки географического воображения русской литературы.

Свидетельством жизнеспособности географического воображения в русской культуре в наше время я считаю творчество Д. Н. Замятина, автора концепций метагеографии и постгеографии[647], наиболее известного представителя российской школы гуманитарной географии, насколько можно о ней говорить, географа – интерпретатора текстов культуры и оригинального художника слова, рефлексирующего мир и тексты через призму науки, которой он занимается. В предельно общем виде проблематика исследований Замятина связана с его установкой раскрыть и исследовать образотворческие способности географического дискурса, показать, что география не только изучает, описывает, систематизирует мир, но одновременно и творит свою новую реальность, является, в сущности, метагеографией. Постгеография исследует эффекты этого образотворчества и осмысляет вызванный им онтологический переворот в восприятии и воображении земного пространства.

Научное творчество Замятина я вижу как новый, по сравнению с романтической географией и Гоголем, этап в развитии географического воображения как способа осмыслить связь человека с окружающим его миром. На этом этапе оно уже испытало импульсы, пришедшие из творчества таких крупных художников начала ХХ в., как Вел. Хлебников, К. С. Петров-Водкин, А. П. Платонов и др.[648] От этой традиции Замятин унаследовал не только и, пожалуй, не столько географическое образотворчество, сколько потребность в создании нового концептуального литературно-географического языка, включающего как научные понятия метагеографии, постгеографии и другие[649], так и поэтические неологизмы, озаглавившие его сборники стихов, – «Булгуннях снов» или «Небожидарность»[650]. Таким образом, Замятин способствует развитию двух разнонаправленных течений в самой географии: с одной стороны, он умножает географический аналитический словарь, с другой – создает артефакты для его применения. В этом смысле его позиция весьма близка к отношению к географии у Гоголя, который считал, что нет предмета, сильнее действующего на воображение, создал свою систему географического освоения мира и, с другой стороны, практически ее применял в художественном творчестве.

Перейти на страницу:

Все книги серии Научная библиотека

Классик без ретуши
Классик без ретуши

В книге впервые в таком объеме собраны критические отзывы о творчестве В.В. Набокова (1899–1977), объективно представляющие особенности эстетической рецепции творчества писателя на всем протяжении его жизненного пути: сначала в литературных кругах русского зарубежья, затем — в западном литературном мире.Именно этими отзывами (как положительными, так и ядовито-негативными) сопровождали первые публикации произведений Набокова его современники, критики и писатели. Среди них — такие яркие литературные фигуры, как Г. Адамович, Ю. Айхенвальд, П. Бицилли, В. Вейдле, М. Осоргин, Г. Струве, В. Ходасевич, П. Акройд, Дж. Апдайк, Э. Бёрджесс, С. Лем, Дж.К. Оутс, А. Роб-Грийе, Ж.-П. Сартр, Э. Уилсон и др.Уникальность собранного фактического материала (зачастую малодоступного даже для специалистов) превращает сборник статей и рецензий (а также эссе, пародий, фрагментов писем) в необходимейшее пособие для более глубокого постижения набоковского феномена, в своеобразную хрестоматию, представляющую историю мировой критики на протяжении полувека, показывающую литературные нравы, эстетические пристрастия и вкусы целой эпохи.

Владимир Владимирович Набоков , Николай Георгиевич Мельников , Олег Анатольевич Коростелёв

Критика
Феноменология текста: Игра и репрессия
Феноменология текста: Игра и репрессия

В книге делается попытка подвергнуть существенному переосмыслению растиражированные в литературоведении канонические представления о творчестве видных английских и американских писателей, таких, как О. Уайльд, В. Вулф, Т. С. Элиот, Т. Фишер, Э. Хемингуэй, Г. Миллер, Дж. Д. Сэлинджер, Дж. Чивер, Дж. Апдайк и др. Предложенное прочтение их текстов как уклоняющихся от однозначной интерпретации дает возможность читателю открыть незамеченные прежде исследовательской мыслью новые векторы литературной истории XX века. И здесь особое внимание уделяется проблемам борьбы с литературной формой как с видом репрессии, критической стратегии текста, воссоздания в тексте движения бестелесной энергии и взаимоотношения человека с окружающими его вещами.

Андрей Алексеевич Аствацатуров

Культурология / Образование и наука

Похожие книги

MMIX - Год Быка
MMIX - Год Быка

Новое историко-психологическое и литературно-философское исследование символики главной книги Михаила Афанасьевича Булгакова позволило выявить, как минимум, пять сквозных слоев скрытого подтекста, не считая оригинальной историософской модели и девяти ключей-методов, зашифрованных Автором в Романе «Мастер и Маргарита».Выявленная взаимосвязь образов, сюжета, символики и идей Романа с книгами Нового Завета и историей рождения христианства настолько глубоки и масштабны, что речь фактически идёт о новом открытии Романа не только для литературоведения, но и для современной философии.Впервые исследование было опубликовано как электронная рукопись в блоге, «живом журнале»: http://oohoo.livejournal.com/, что определило особенности стиля книги.(с) Р.Романов, 2008-2009

Роман Романов , Роман Романович Романов

История / Литературоведение / Политика / Философия / Прочая научная литература / Психология
Михаил Кузмин
Михаил Кузмин

Михаил Алексеевич Кузмин (1872–1936) — поэт Серебряного века, прозаик, переводчик, композитор. До сих пор о его жизни и творчестве существует множество легенд, и самая главная из них — мнение о нем как приверженце «прекрасной ясности», проповеднике «привольной легкости бездумного житья», авторе фривольных стилизованных стихов и повестей. Но при внимательном прочтении эта легкость оборачивается глубоким трагизмом, мучительные переживания завершаются фарсом, низкий и даже «грязный» быт определяет судьбу — и понять, как это происходит, необыкновенно трудно. Как практически все русские интеллигенты, Кузмин приветствовал революцию, но в дальнейшем нежелание и неумение приспосабливаться привело его почти к полной изоляции в литературной жизни конца двадцатых и всех тридцатых годов XX века, но он не допускал даже мысли об эмиграции. О жизни, творчестве, трагической судьбе поэта рассказывают авторы, с научной скрупулезностью исследуя его творческое наследие, значительность которого бесспорна, и с большим человеческим тактом повествуя о частной жизни сложного, противоречивого человека.знак информационной продукции 16+

Джон Э. Малмстад , Николай Алексеевич Богомолов

Биографии и Мемуары / Литературоведение / Документальное
Лекции по русской литературе
Лекции по русской литературе

В лекционных курсах, подготовленных в 1940–1950-е годы для студентов колледжа Уэлсли и Корнеллского университета и впервые опубликованных в 1981 году, крупнейший русско-американский писатель XX века Владимир Набоков предстал перед своей аудиторией как вдумчивый читатель, проницательный, дотошный и при этом весьма пристрастный исследователь, темпераментный и требовательный педагог. На страницах этого тома Набоков-лектор дает превосходный урок «пристального чтения» произведений Гоголя, Тургенева, Достоевского, Толстого, Чехова и Горького – чтения, метод которого исчерпывающе описан самим автором: «Литературу, настоящую литературу, не стоит глотать залпом, как снадобье, полезное для сердца или ума, этого "желудка" души. Литературу надо принимать мелкими дозами, раздробив, раскрошив, размолов, – тогда вы почувствуете ее сладостное благоухание в глубине ладоней; ее нужно разгрызать, с наслаждением перекатывая языком во рту, – тогда, и только тогда вы оцените по достоинству ее редкостный аромат и раздробленные, размельченные частицы вновь соединятся воедино в вашем сознании и обретут красоту целого, к которому вы подмешали чуточку собственной крови».

Владимир Владимирович Набоков

Литературоведение