Гоголь и среда пребывания

Что есть государство? Союз свободных нравственных существ, соединяющихся между собою, с пожертвованием частью своей свободы для охранения и утверждения общими силами закона нравственности, который составляет необходимость их бытия. Законы гражданские суть не что иное, как примененные к особым случаям истолкования сего закона, и ограды, поставленные против его нарушения. Итак, где священный закон нравственности непоколебимо утвержден в сердцах воспитанием, верою, здравым, неискаженным учением и уважаемыми примерами предков, там сохраняют верность к отечеству и тогда, когда никто не стережет ее, жертвуют ему собственностью и собой без побуждений воздаяния или славы, там умирают за законы тогда, как не опасаются умереть от законов и когда могли бы сохранить жизнь их нарушением. Если же закон, живущий в сердцах, изгоняется ложным просвещением и необузданной чувственностью, нет жизни в законах писаных, повеления не имеют уважения, исполнение – доверия; своеволие идет рядом с угнетением, и оба приближают общество к падению.

Приложим сии всеобщие истины к настоящему положению Отечества, они покажут состав и меру его величия.

Верует Российское царство, что владеет Вышний царством человеческим и, неотступно держась верой и упованием всемощного сего Владыки, от Него прияло мощь, дабы не колеблясь удержать на раменах своих всю тяжесть своего бедствия, когда всеми земными силами было или боримо, или оставляемо. Когда правота и великодушие упреждены были в мерах безопасности вероломством и нарушением народных прав, благочестивейший Монарх не поколебался, но поручил свое дело Богу и не усомнился в народе своем. Верный народ не поколебался, но вверил судьбу свою Богу и Монарху. Продолжение и возрастание общей опасности нигде не могло быть примечено, разве при алтарях, где моления становились продолжительнее, возрастало число притекающих, отверзающиеся Господу сердца, уже не таясь собратий, изливались в слезах умиления, и где отходящие на брань принимали последнее напутствие. Когда против чрезмерного числа вражеских полчищ правительство вынуждено было поставить неискушенных в брани граждан, вера запечатлела их собственным своим знамением, утвердила своим благословением, и сии неопытные ратники подкрепили, обрадовали, удивили старых воинов. А когда неистовые скопища нечестивцев не оставили в мире и безоружную веру, когда наипаче в богатой древним благочестием столице исполняли свои руки святотатствами, оскверняли храмы живого Бога и ругались Его святыне, усердие к вере превращалось в пламенную, неутолимую ревность наказать ее хулителей, и даже в ободряющую надежду, что враг Божий недолго будет счастливым врагом нашим. Наконец, с того времени, как, по исполнении дней тяжкого искушения, Господь сил увенчал нас оружием своего благоволения, на необозримом поприще сколь знаменитых, столь же трудных подвигов, не тем ли наипаче высоким чувством одушевляется и укрепляется победоносное воинство, что идет под невидимым предводительством Бога отмщений?

Крепкий союз любви между подданными и Государем, которого привыкли они видеть нежным отцом своим и мудрым неусыпным промыслителем, есть другой источник силы, сохранившей невредимой целость государства против напряженнейших усилий к его потрясению и сообщившей благоустройство и живость его действиям во дни нестроения. – Тогда как уже враг некоторые области его занимал, а многим угрожал, оно принуждено было только еще собирать новые силы и пособия военные. Какие же необыкновенные меры потребны были для того, чтобы сие исполнено было и с невозмущенной точностью, и с неутомимой поспешностью, и с удовлетворением необъятных нужд и без опасного стеснения народа? – Одно слово Государя. Будучи уверен в чувствах своего народа, он пригласил его ко всеобщему восстанию против врага, и, точно, все восстали. Каждый поместный владелец учреждал посильное войско для слияния в общую силу, множество свободных рук оставляли весы, перо и другие мирные орудия и простирались к мечу. Свободные пожертвования на потребности брани приносимы были не только свободными щедро, но и теми свободно, которые сами могли быть представлены другими в пожертвование. Те, которых семейства были в опасности, обращались от них к общей опасности. Семейства менее, нежели обыкновенно, плакали, провожая новых ратников, забывали родство, помышляя об Отечестве. Приверженность народа к своему правительству не ослабевала и там, где затруднялись или прерывались сношения с правительством. Можно сказать, что в Москве, в самое время несчастного ее превращения из столицы Российской в ужасный стан французский, подданные Александра были вернее своему Государю, нежели рабы Наполеона своему повелителю; ибо известно, что своевольство французского войска, еще более пагубное для него самого, нежели для опустошенной им столицы, не могло быть укрощено ни присутствием, ни повелениями, ни правосудием, ни самой жестокостью Наполеона.