«Мое самое ревностное желание, друг мой, – видеть вас посвященным в тайны века. Нет в мире духовном зрелища более прискорбного, чем гений, не понявший своего века и своего призвания. Когда видишь, что человек, который должен господствовать над умами, склоняется перед мнением толпы, чувствуешь, что сам останавливаешься в пути. Спрашиваешь себя: почему человек, который должен указывать мне путь, мешает мне идти вперед? Право, это случается со мной всякий раз, когда я думаю о вас, а думаю я о вас так часто, что устал от этого. Дайте же мне возможностъ идти вперед, прошу вас. Если у вас нехватает терпения следить за всем, что творится на свете, углубитесь в самого себя и в своем внутреннем мире найдите свет, который безусловно кроется во всех душах, подобных вашей. Я убежден, что вы можете принести бесконечную пользу несчастной, сбившейся с пути России. Не измените своему предназначению, друг мой. С некоторых пор русских читают повсюду. <…> Обратитесь с призывом к небу, оно откликнется».
Сам же Чаадаев мечтал стать наставником мира. Это явствует из его письма Пушкину от 17 июня 1831 г.
«Где моя рукопись?[25]
Мною руководит не честолюбие, а желание принести пользу. Это не значит, что мне не хотелось бы выйти немного из неизвестности; ведь это – средство дать распространение мысли, которую, я думаю, мне предопределено открыть миру; но главная забота моей жизни – это вы́носить эту мысль в глубине души и сделать ее своим наследием.Я продолжаю думать, что мы должны идти рука об руку, и из этого получилось бы нечто полезное и для нас, и для других.
Пишите мне по-русски; вы должны говорить только на языке своего призвания».
В. Г. Белинский о «Выбранных местах»
Рецензия вышла в Санкт-Петербурге в 1847 г.
«В письмах – это не письма, а скорее строгие и иногда грозные увещания учителя ученикам. <…> Он поучает, наставляет, советует, уличает, упрекает, прощает и т. д., сознает себя чем-то вроде cure du village – сельского священника или даже папы своего маленького католического мира…
По поводу взяток мужей ради дорогого бального платья для жены Белинский говорит: «До Петра Великого у нас не было мод, женщины сидели взаперти, а взяточничество было, да еще в несравненно сильнейшей степени».
У Белинского вызвала усмешку фраза: «Нам нужны недуги!»
Н. А. Добролюбов о «нравоучителе» Гоголе
«Критика Белинского не трогала гоголевских теорий, пока он являлся пред нею просто как художник; она ополчилась на него тогда, когда он провозгласил себя нравоучителем и вышел к публике не с живым рассказом, а с книжицею назидательных советов…»
И. С. Тургенев в воспоминаниях о Гоголе
«О» Переписке с друзьями” я сам ничего не мог сказать о ней хорошего. Искандер (Герцен. –
Мы были убеждены (и едва ли мы ошибались), что он ничего не смыслит в истории. Он был рожден для того, чтобы быть наставником своих современников, но только не с кафедры (имеет в виду лекции Гоголя в Санкт-Петербургском университете в 1835 г. –
Статьи Гоголя об Иванове и Брюллове (1834, 1846. –
То, что И. С. Тургенев сказал о Сенковском, вполне можно отнести и к реакции общества 1840-х годов на «Выбранные места из переписки с друзьями».
«Но не было (в Сенковском) того, что нужно массе читателей: критического и общественного чутья, вкуса, понимания насущных потребностей эпохи и, главное, жара, любви к меньшей, невежественной братии, – у него и следа не замечалось».
Духовенство и митрополит Московский Филарет о «Переписке»
Весьма сдержанно отнеслось к книге и духовенство, традиционно не вмешивающееся в дела светской литературы. Сергей Тимофеевич Аксаков в письме к сыну Ивану в феврале 1847 г. передал мнение митрополита Московского Филарета (Дроздова), который сказал, что «хотя Гоголь во многом заблуждается, но надо радоваться его христианскому направлению».