Гоголь-студент

Тот хотел было уклониться, но кавалер насильно потащил его за собою.

– Я хочь дивка молода,
Та вже знаю, що бида, —

затянул Кукольник.

И как остальные танцоры, так и зрители дружно подхватили:

– Ой, лихо – не Петрусь!
Лице биле, черный ус.

С тех пор, что танцуют вообще французскую кадриль, едва ли не впервые танцевали ее под звуки залихватской малороссийской песни, да еще как! Трое из танцующих – Кукольник, Данилевский и Риттер – считались среди нежинской молодежи лучшими танцорами. А тут они старались еще превзойти себя в комических прыжках и ужимках. Всех характернее, однако, был Риттер: с самым мрачным видом, как приговоренный к смерти, он в поте лица выделывал такие удивительные пируэты, какие французам и во сне не снились.

– Каков артист, а? – заметил про него Высоцкий. – Точно крыловская стрекоза:

Ты все пела? Это дело.
Так поди же, попляши!

– Заплясать свое горе хочет, – пояснил философ Редкин.

Между тем хоровая вокальная музыка, сопровождавшая лихую кадриль, неожиданно привлекла двух молодых зрительниц: Оксану, дочь старика-огородника, владения которого непосредственно примыкали к графскому саду, и одну из ее подруг. По случаю праздника обе разрядились, что называется, в пух и прах и – как знать? – были рады показаться раз молодым паничам во всем своем блеске. Живописный малороссийский костюм, действительно, шел как нельзя более к их свежим загорелым лицам. Остановившись по ту сторону невысокого вала и канавки, отделявших огород от сада, они вполголоса обменивались впечатлениями:

– Гай, гай! Как есть ветер в поле! – говорила одна про Риттера.

– Сокол, не парубок! – говорила про Данилевского другая.

Данилевский-сокол первый же их окликнул:

– Здорово, девчата!

– Здорово, панычи! – бойко откликнулась Оксана, сверкая белым рядом зубов.

– А зубки-то какие! – заметил Гоголь. – А очи! Не очи – солнце! Ей-Богу, солнце! Козырь-девка.

– Сами козыри. Гуляйте, молодцы, гуляйте, песню распевайте!

– А чтоб и вам поплясать? Эй, паны-товарищи, что же вы не пригласите их хоть на гопака? Гоп-тра-ла! Гоп-трала!

– Ну, вже так! – испугалась дивчина. – Чого нам еще дожидаться, Кулино? Ходим до дому.

– Стой! – крикнул тут Данилевский. – Держи их, братцы, утекут!

Не успели две беглянки сделать двадцати шагов между капустных гряд, как были уже настигнуты. Завязалась неравная борьба.

– Пустите, батечки-голубчики, пустите! – раздавалось сквозь плач и смех. – Ой, не давите же так… Будьте ласковы…

Но как ни отбивались дебелые дивчины, а увлекаемые каждая двумя кавалерами, волей-неволей должны были двинуться обратно к «эрмитажу».

– Науме! – заголосила благим матом Оксана. Наум же, ражий батрак ее старика-отца, как по щучьему велению, был уже тут как тут. Прежде чем танцоры успели переправить своих дам на ту сторону нейтральной полосы, он нагрянул со здоровенным колом, выдернутым из обветшалого частокола. Крики боли, брань и проклятья… В следующую минуту две освобожденные сабинянки мчались уже по грядам без оглядки, а сабинянин, отмахиваясь дубинкой, вслед за ними.

– Ай да герои! Лавров сюда, поскорее лавров или хоть капусты! – говорил Гоголь, спокойно наблюдавший из «эрмитажа» за неудачной вылазкой танцоров, которые и со стороны остальных зрителей были встречены заслуженными насмешками.

Но неудача их имела еще и дальнейшие последствия. На другое утро «эрмитаж» оказался разгромленным, стертым с лица земли. Кто сделал это? Сам родитель Оксаны по жалобе дочки или не в меру усердный батрак? Кто бы ни был злодей, он заслужил наказания. В тот же день «эрмитаж» был опять восстановлен, а под вечер расставлены кругом караульщики из своей же братии эрмитов. Ждать им пришлось недолго. Вот из огородничьей хаты показывается Наум с заступом на плече и подбирается опять к «эрмитажу». Вот перескочил канаву и, стоя на валу, опасливо озирается. Иди, иди, друже, не бойся! Но едва лишь он приблизился к дерновой скамье и занес свой заступ, как мстители стаей коршунов налетели на него из засады и, не внимая никаким мольбам, поволокли преступника к недалекому пруду.

Дело было в октябре, когда начались первые заморозки. Над прудом, обсаженным ветлами и заросшим камышом и осокой, поднималось облачко ночного тумана, а поверхность воды затянуло уже ледяною слюдой. Но слюда эта была еще так тонка, что не могла сдержать приговоренного к купанию в ледяной купели. Когда его извлекли опять на сушу, бедняга весь уже окоченел, посинел и едва держался на ногах.

– Довольно с тебя, братику, или нет?

– Довольно…

– От себя это сделал или по хозяйскому приказу?

– По приказу!..

– Ей-Богу?

– Ей-же-ей!

– Ладно. С хозяином твоим еще разделаемся. Ну, пошел. Да впредь смотри, не суй носа не в свой огород.