Гоголь в Москве

В 1812 году дом Соллогубов вместе с превосходной библиотекой сгорел. Находясь в ополчении Ростопчина, Александр Иванович стал свидетелем убийства мнимого шпиона Верещагина. Впечатления оказались слишком сильны, и чета Соллогубов предпочла переселиться в Петербург, в небольшой дом на углу Мошкова переулка – адрес, хорошо известный всем столичным меломанам. Сам Соллогуб был хорошим музыкантом и певцом. Мало кто мог с ним сравниться по умению устраивать веселые праздники и уж тем более в искусстве танцевать мазурку. Его доброта, щедрость и веселость вошли в поговорку.

Тем не менее Пушкин явно обходит его вниманием, отдавая предпочтение Софье Ивановне. Ее отличали, по словам современников, последовательность и логичность мысли при очень твердом и волевом характере. С ней непросто было общаться и с ней всегда было интересно. Беседы с Софьей Ивановной одинаково любили поэт и царь, часто навещавший графиню Александр I. Трудно сказать, как уживались супруги. Во всяком случае, своим роскошным образом жизни Александр Иванович едва не разорил семью. Одной из последних больших его трат стала собранная А. И. Соллогубом в Париже хорошая картинная галерея. После смерти мужа в 1841 году Софья Ивановна отказалась и от Парижа, и от Петербурга, предпочтя жизнь в родной Москве.

В.А. Соллогуб. Фотография.1850-е гг.

Владимиру Соллогубу довелось стать «свидетелем и актером драмы, окончившейся смертью великого Пушкина». В предполагавшейся в ноябре 1836 года дуэли поэта с Дантесом Пушкин отводил ему роль секунданта. В то же время Пушкин живо интересовался литературными опытами Соллогуба и был, по словам самого писателя, «чрезвычайно ко мне благосклонен». Сохранилась часть их переписки. У гроба поэта Владимир Соллогуб столкнулся и со своим будущим тестем – графом Михаилом Юрьевичем Виельгорским, назначенным затем одним из опекунов наследников Пушкина. В 1840 году Владимир Соллогуб женился на Софье Михайловне Виельгорской, «белом ангеле», как называл ее Гоголь. Когда-то Софья Ивановна Архарова принесла мужу в приданое поместье Рождествено-Телятьево неподалеку от Лопасни, в 80 верстах от Москвы, унаследованное затем В. А. Соллогубом. И как знать, что важнее – мнимая ли связь старой городской усадьбы на Поварской («Дом Ростовых») с героями Л. Н. Толстого или тени Гоголя и Пушкина, снова и снова возникавшие в ее стенах?

* * *

Это была история первого друга Баратынского, имя поэта, названное им Гоголю.

Кто-то с досадой отозвался о нем: «Мишневский затворник». Кто-то добавил: «Мишневский монах». Он не обиделся: пожалуй. И затворник, и монах. Друзья напрасно пытались вызывать его в Петербург, приглашать в соседние имения. Александр Николаевич Креницын всегда находил отговорки – нездоровье, деревенские хлопоты, то сев, то жатва, то охота. Зато сердечно радовался каждому, кто на пути из Петербурга в Москву заворачивал в его скромный дом в нескольких верстах от Великих Лук. Не откликнуться на такое гостеприимство было попросту невозможно.

Обычная деревушка – никак не барское поместье. Мишнево как нельзя лучше было приспособлено для одинокого холостяцкого житья. Превосходная библиотека – хозяин вывез ее из своего псковского, куда более богатого имения. Кипы журналов из всех европейских стран – на подписку он никогда не жалел средств. Хорошие музыкальные инструменты – его фортепиано, скрипке, виолончели могли позавидовать самые требовательные профессионалы. Ухоженный сад. Без фонтанов, модных руин и гротов, зато со множеством яблонь и вишен, зарослями малины и крыжовника. У сельской церкви, на соседнем погосте Горки, могилы родных: деда, строителя местного храма, Саввы Ивановича, скончавшегося здесь же «15 мая 1816, пополудни во 2-м часу, на 71 году», племянника Ивана Владимировича. Никаких женских имен, как и следов женской руки во всем Мишневе. Вместо них не чаявший души в воспитателе воспитанник, в одном лице литературный секретарь и управляющий, ведавший отличным винным погребом и славившейся среди знакомых кухней.

Это он, Антон Закржевский, похоронит здесь же самого Александра Николаевича и составит эпитафию на его могиле: «Ты был для меня всем на земле, благодетелем, отцом и другом. Благодарность, уважение и любовь сохранятся во мне навсегда к тебе, незабвенному и постоянно живущему в моем сердце». А позже сдержит слово и останется у него в ногах под камнем с короткой надписью: «Антон Закржевский». Без дат жизни, родственной связи, чина. Затворничество не могло не привести к полному забвению. К тому же шел уже 1865 год.