Гоголиада

Тошно от гомона говорящих людей. Пора выходить к гостям. А где же Граф? Он – завсегдатай любого общества, в котором собираются хоть сколь-нибудь весомые персоны. Как же нынче? Сам же на свой вкус всех и собрал. Или случилось что? Да что суетно думать, какая к чертям разница, что там с этим Графом?

Она вышла к гостям и зала наполнилась овациями. Юбилей? О чём они говорят? Ах, да, да, юбилей… моему сердцу четырнадцать лет. А мне самой – опять семнадцать, который уж десяток лет. Дворецкий переместился в столовую и принялся исполнять роль мажордома. Молодец, опоздавших пусть встречает прислуга помельче, так им всем. Ба, а и тут народ всё молодой-незнакомый. Расплываются в улыбках, задыхаются в восклицаниях воодушевлённого восхищения, прикосновение к чужой славе, что слаще, пока нет собственной? Завтра они станут наперебой давать интервью прессе, смакуя подробности личного знакомства с известной писательницей.

А я даже имён их не знаю… Ох, Граф, допляшешься ты у меня! Что он там опять задумал? А ведь оправдает присутствие каждого гостя, объяснит, зачем мне пригодится любой из них! Ох, чёрт безрогий. Однако расселись, и бокалы полны.

– Дорогие гости! – Гоголиада привстала за столом, – Я очень благодарна вам, друзья мои, за то искреннее внимание, оказанное вами в честь моего скромного юбилея! (аплодисменты) Спасибо, что пришли, не забываете свою преданную бумагомарательшу… (бурные аплодисменты) Трогательно. Не надо пить за моё здоровие, его, всё одно, не много осталось. Вам спасибо, за вас и поднимаю бокал! (овация) Господи, что я несу такое? И почему этому сброду не выпить за моё здоровье?

На Руси говорят, что "пью твоё здоровье". Вот уж точно! Сколько его ни осталось, а они всё равно пьют моё здоровье. И едят плоть Христову. Бред какой-то у этих попов – сплошной каннибализм, бедного Христа целыми днями жуют и кровь его глотают литрами… как он в своё время толпу тремя рыбами накормил, так такой же фокус попы теперь проделывают с его телом и кровью… Попы. Попы. Странная игра ударений, нет ли в ней скрытого эзотерического смыла? Надо будет спросить у филологов, для меня, беллетристки, это не праздный вопрос. Хотя, тут скорее – философия. Или сам чёрт знает, что такое! Великий и могучий русская языка.

Гоголиада откинулась в кресле и тут заметила, что её верноподданный Граф стоит у подлокотника и навязчиво покашливает.

– Ах, ах, какой приём, какой бал, драгоценная услада моего сердца! – расплылся чеширский Граф обворожительным оскалом, – Это же надо, весь свет у Вас, Гоголиада, весь бомонд, стопроцентный сливочный гламур! Вот она, слава, вот оно, признание народа!

– Где народ? – понизила голос Гоголиада и деланно оглянулась, – не страна народ, и не народ – страна. А тем паче "сливные сливки" со страны. М-да, вы мне ещё расскажите, граф, по каким таким причинам, мой дом до верху наполнен этим людским хламом.

– Не стоит беспокоиться! Наслаждайтесь вниманием и обожанием публики!

Граф отмахнулся от её намёков, как от комара. Он уже блистал, искрился и отсвечивал, все балы, на которых ему доводилось бывать, он воспринимал исключительно личностно. Это его усаживали на трон всеобщего внимания, это им любовались, его восхваляли. Юлой кружился вокруг нимфеток, застывал в почтительно восхищённых позах перед старлетками и панибратски жал руки всем персонам мужеского пола. Невнимания к собственной персоне Граф себе позволить не мог. Звезда, одним словом – звезда. Или комета, наполненная пылью и льдом.

Оркестр грянул полонез, публика перманентно прекращала жевать и пускалась в пляс.

В конце концов, за столом остались только ярые не танцоры, либо приверженцы неугомонного Бахуса. Князь Жировой задумчиво тыкал вилкой в зелёный салат и долго, по-козлиному двигая челюстью из стороны в сторону, – пережёвывал. Вот кто-то полез ложкой через весь стол в супницу и рукавом опрокинул фужер в селёдку, д,Обильон уронил тефтелю на панталоны, и беспомощно оглядывает стол в поиске салфетки. Ему подали, пусть теперь оттирается. Музыка ревёт без остановки, оркестр честно отрабатывает свои кровные, вот уж кому любой праздник – каторга! Вдруг плеснул канкан, и публика рванула задирать ноги и юбки. Что алкоголь и безудержное веселье делают с людьми! Какими степенными они сходили с подножек карет опираясь на руки слуг! Вот у кого-то лопнули штаны и он, не заметив, продолжает канкан, у герцогини Люпашиной разлетелось жемчужное ожерелье, кто заметили, ринулись собирать жемчуг, падают на четвереньки и ползают средь продолжающих скачки канкана обезумевших танцоров. Кто-то кого-то задевает ногами или просто пинает в экстазе пляски, кто-то валится сверху на ползающих, думая, что это – новая игра, весело, одним словом. Праздник удался.

И тут Гоголиаде показалось, что к танцующему шабашу примешались знакомые тени из плоти, да нет, конечно же – без плоти, просто плотные тени… Они снуют меж разгорячённых пляской тел, корчат рожи, размахивают хламидами нелепых одежд, взмывают вверх до потолка и обрываются вниз, сквозь пол. Их никто не видит.