Гоголиада

Но, после последних слов Лили, Дворник на секунду задумался, посмотрел по очереди на обеих и заметил явное сходство этих двух очаровательных в своей особенной красоте лиц. Он наклонился к Гоголиаде и спросил:

— Так вы её… это…

Лили не дала ему договорить, она вскочила, на лету развернулась и крикнула в лицо Гоголиаде:

— А чего он хочет?!

Но на этот раз её проигнорировали.

Гоголиада ощутила, что ей зябко, или как говорил тут недавно Граф — «промозгло».

Она укуталась в шаль, подошла к камину. С Дворником она могла говорить и через спину, благо он её уже не так занимал.

— Да, я её создала.

Лили грустно кивнула и подтвердила:

— Да! Она мне не мать! Как плохо, что она мне не мать, а гораздо больше, чем мать!

Гоголиада продолжала, словно в помещении и не было никого, а это она так, сама с собой:

— Я беллетристка. Я пишу романы.

Лили подошла к Гоголиаде и обняла её сзади за плечи:

— Мы поём о себе, о чём же нам петь ещё?

Гоголиада уже только соглашалась:

— Да. Пишу я романы о себе, о ком же ещё можно написать честно? Вот такой я была, полюбуйтесь. А теперь они портят мне жизнь, они преследуют меня, они пользуются тем, что их не видят люди и появляются средь бела дня, они пугают меня, они не дают мне жить дальше…

Лили высунула голову у неё из-за плеча и заискивающе взглянула на хозяйку. Та обняла девушку, в голосе было поровну и грусти и любви:

— И ведь никому не расскажешь о вас, никто не может заглянуть мне в душу и помочь, посоветовать, что с ними делать, да просто пожалеть, наконец!.. это ужасно…

Белый Дворник деликатно покашлял, Гоголиада вздрогнула и посмотрела на него, как на сошедшего Бога. Белый Дворник прошлёпал к Лили и шепнул ей на ушко:

— А знаешь, почему она до сих пор ещё не собрала все экземпляры твоей книги… и не сожгла?!

Лили беззаботно сдула гуттаперчевую чёлку с красивого лба:

— Ну?.. Ну… — видно было, до неё стал доходить смыл вопроса Дворника. Она посерьёзнела или, сказать точнее — вмиг повзрослела, и уж совсем нетерпеливо прикрикнула: — Ну!!?

Белый Дворник улыбнулся, показав два ряда зубов и, так и не разжимая их, ядовито процедил:

— Ей ещё никто этого не подсказал.

Лили ещё успела пальчиком закрыть ему рот, мол, молчи, не подсказывай Гоголиаде столь простой и страшный способ!

И тут случилось второе за вечер музыкальное чудо.

Вдруг сама собой заиграла механическая шарманка, стоявшая до сего дня без движения со времён прабабушки Гоголиады. Сначала в ней что-то с лязгом хрустнуло, провернулось и заскрипело, а потом жестяночные и медные стаккато разнеслись по зале и Гоголиаде пьяняще захотелось танцевать.

Следующую картину Дворник наблюдал с каким-то только ему понятным удовольствием.

Гоголиада в танце делала несложные и плавные па, а Лили… словно превратилась в куклу-марионетку, невидимый кукловод дёргал прозрачные нити, и Лили угловато вторила танцу Гоголиады, проделывая точно те же движения, что и хозяйка, да только как-то механически, явно сопротивляясь неведомой силе. Через некоторое время, когда Гоголиада заметила странный танец Лили и, догадавшись о собственной роли, уже специально кружила девушку в замысловатых позах, а затем, окончательно распалившись, она просто «выбросила» Лили за ближайшую колонну. Та, опешив от произошедшего, совсем потеряла способность ёрничать и лишь тихо всхлипывала за колонной.

Но не уходила.

Гоголиада не отличалась наивностью.

Она с дрожью догадалась, кому, собственно, обязана своей первой победой. С восхищением глядя на Белого Дворника, она подсела к нему на диван и их пальцы опять заговорщицки начали сближаться.

— Да, я здесь живу.

— Значит, вы здесь живёте?

— Я работаю, когда все отдыхают.

— Я почему-то вас здесь раньше не видела.

Их пальцы встретились, лихорадочно сомкнулись, сжали друг друга. Десять безумных пальцев бешено ласкались чуть больше мига и разлетелись как кометы, столкнувшиеся в безграничном космосе. Помолчали. И опять:

— Я работаю, когда все отдыхают.

— Я почему-то вас здесь раньше не видела.

— Да, я здесь живу.

— Значит, вы здесь живёте?

Гоголиаде стало спокойно.

Словно все моря мира в эти мгновения утихомирили свои волны и стали — штиль.

Она откинулась на диване и прикрыла глаза. Почему покой — это только миг среди бурь? Неужто суть человеческого бытия и есть в том, чтобы ледоколом «Ермак» пробивать льды этого самого бытия? Наяву нет или почти нет ни чертей, ни крылатых серафимов. А вон нате вам, стоит начать работать с миром, коий у тебя в голове или снах (что, может, и так же — в голове. А может и нет.), как эти создания теперь — вечные твои спутники, и требуют внимания ещё хуже собственных детей. У Гоголиады не было детей. Ей хватало Их. И она знала, что Они — хуже детей, ибо дети вырастают и идут своей дорогой. Конечно, помнят о родителях, чтят их. Вот именно — чтят и стараются помочь. Эти же создания — вечная мука, ибо они не вырастают. Они — какие есть.

Белый Дворник убирал стол, потом взялся за метлу.

По комнатам разносилось мерное пошаркивание белых веточек его волшебной метёлки о паркет.

Что метёт этот дворник?

Да и дворник ли это?

Что выметает этот дворник?

Что такое дворник?