Гойда

– Непросто нести вам службу, добрый государь, не замаравшись, – ответил Фёдор.

– Во оно как… – произнёс Иоанн. Царь отпил из своей чаши, затем обернулся к столу, сел в глубокое резное кресло и оставил чашу на столе, прямо поверх писем. – Спой мне что-нибудь, – повелел царь, взяв перо и макая его в чернила.

– Ваша воля, добрый государь, – произнёс юноша, медленно приближаясь к столу и занимая место подле государя. – Но вижу я, что не за пеньем вы позвали меня, что душу вашу гложут тяжкие думы.

Иоанн вскинул бровь, обернувшись на юного опричника.

– Премного возомнил о себе, Басманов, – отрезал царь.

От тех слов Фёдор улыбнулся, будто бы скрывал и боле. Брови государя гневно сошлись, но прищур не был лишён любопытства.

– Право… – произнёс Фёдор, опираясь локтем о стол. – Дивлюсь я воле вашей, премудрый царь. Ежели бы сердцу вашему нынче нужен был покорный раб, покорный, но слепой, на кой же чёрт вы за мною послали? Ей-богу, я и платия переменить не успел!

– А всяко по речам твоим, – ответил Иоанн, – и впрямь не зришь ты, кто пред тобою.

Фёдор прищурился, точно вглядывался, напрягая очи свои.

– Ежели предо мною не государь мой, не великий князь, не свет наш, не месяц ясный, ежели предо мною лишь образ его лукавый, то и, право, незряч я, – произнёс юноша.

Иоанн глядел на опричника, покуда тот говорил. Лишь Фёдор умолк, царь тяжело вздохнул, откинувшись в кресле своём.

– Что ж, – Иоанн сложил руки в замке, – калеки да убогие всегда были мне по сердцу.

Фёдор усмехнулся.

– Ступай, – махнул рукой государь.

– Отчего же гонишь меня? – спросил Басманов.

– Воротишься со службы – то-то и потолкуем. А ныне мне скверно, – отрезал Иоанн, вновь взявшись за перо.

Фёдор поджал губы, не решаясь на откровение, на которое сейчас ни у одного из них не было сил. Заместо того опричник встал, отдал низкий поклон да направился в свои покои.

Глава 4

Ночь кромешная стояла, хоть глаз выколи. До боли вглядывались во тьму опричники, ища дорогу в нужный двор. Всё всматривались в терема, силясь выгадать, на какую улицу хоть выехали.

– Того гляди, – усмехнулся Алексей, – снова не тот двор пожжём!

– Рыло-то завали, Басман! – рявкнул Малюта. – Не хватало токмо, чтоб об том прознал царь!

– Да остынь ты, Гриш! – бросил Вяземский. – Что ж нам государь? Головы порубит?

– А то и порубит, – хмуро ответил Малюта, продолжая щуриться в кромешной тьме. – От нынче на кой-то чёрт факелов велел не жечь понапрасну! Прав Лёшка, нынче въедем не в тот двор!

– Так вроде бы и на месте мы, братия, – произнёс Басман-отец, поглядывая на ворота по правую руку от себя.

Не впервой было опричникам выламывать двери. Бывало, и не раз, как пробивали они несколько засовов да иных подпорок. Нынче же двери с ворот слетели быстро.

Послезали опричники с лошадей, вбежали на крыльцо да подивились, с какой лёгкостью отворились двери – будто бы и вовсе не запершись, ждал их хозяин.

– Твою ж то, – буркнул Алексей, осматриваясь в кромешной тьме, – удумал, гад, помяните, черти! Удумал чего этот луд псоватый!

– Так оттого и на руку нам наказ царский, – вступил Афанасий Вяземский. – Ежели б огни наши заметил, всякой уж упредил нас.

– Взбрело царю нашему, батюшке, нынче огня не жечь! – не унимался в ворчании своём Алексей. – Не ему ж впотьмах тут ползать!

– Да чего ж ты не видал на дворах-то московских? – усмехнулся Афанасий.

Басманов в ответ лишь сплюнул, щурившись на очертанье купеческого терема. Во мраке прорисовывались черты его. Глядели в оба опричники да принялись терем обыскивать. Всё вверх дном перевернули, выгребая пожитки. Добро оставлено было будто бы второпях – едва ли нашлось во всём доме хотя бы два закрытых сундука. Лари распахивали свои двери, точно навлекая на бархат да шелка, что таились в них. Покуда братия сгребала шкуры да платья, атлас да парчу, Басмановы принялись обыскивать терем.

Отец с сыном осторожно переступили порог кухни. Молча зашли они, ни слова не проронив. Из пожитков всё было на местах – даже крошки на столе не были сметены, хоть бы на пол. Фёдор подошёл к печи и протянул руку. Ладони его уловили слабый, но всяко ощутимый жар. Юноша коротко кивнул, не глядя на отца. Хмуро поглядел Алексей да принялся в пол всматриваться. Опёрся на колено старый воевода, да глаз его, набитый да натасканный, принялся рыскать меж досок, что мостили пол.

Не была тьма помехой. Суровые люди в опричнине были, не привыкать им ко тьме, что пленяла их взор. По безмолвному согласию вся братия хранила молчание, но всякий чаял лютого нечта, неистового. То будто сам воздух уж дрожал, исходя в нетерпении.

Меж тем усмехнулся Басман да зажал рот рукою себе, хороня тишь во всём тереме. Оттого и сын его присел рядом да глядел, куда отец его указывает тяжёлой рукою. Скудный свет слабо лился из окон, от луны ли али ещё чего, да всяко того мерцания хватало, чтобы разглядеть, как меж досок не скопилось пыли. То значить могло лишь одно.