Гойда

– Нынче же утром слышал исповедь мою, – произнёс Иоанн. – Моя душа уж в геенне огненной.

* * *

Тени становились всё длиннее, когда Басмановы со Штаденом въезжали во двор Кремля.

– Ты глянь-ка… – нахмурился Алексей, заприметив Малюту подле конюшен. – Как пить дать – то не к добру. Ну и рожа, пуще прежнего звериная. Видать, и прям чего учинилося…

Григорий Скуратов вышел встречать опричников и даже взял лошадь Алексея под уздцы. И Фёдор, и Андрей-немец смекнули, что Малюта потолковать хочет с Басманом-старшим. Отдали опричники лошадей своих конюшим, да с тем и оставили Скуратова с Алексеем. Малюта глубоко вздохнул, трепля гриву кобылы.

– Ух, Алёш, – начал Скуратов, заводя кобылу Басманова в конюшню, – ежели бы ведал, в каком ныне духе государь наш, сам бы поскакал падаль эту в землю зарывать!

– Об чём же ты, Гриш, толкуешь? – спросил Алексей, спешившись.

– Да об том и толкую, – продолжил Скуратов. – Светлый добрый государь наш нынче велел мне выведать, по чьей вине пожарище неприбранное на глаза Филиппу попалось.

– То бишь, это его и волнует? – усмехнулся Алексей. – Будто не найдёшь ты крайнего! Да чур не немца! Я уж боялся, что нынче нас как душегубов преступных и того!

– Да уж, – кивнул Малюта. – Я к чему то…

Скуратов неспешно вышел из конюшни да размеренным шагом к царским палатам направился. Алексей последовал за ним.

– Дело ж не в нашей службе. И даже не в государе, – понизив голос, произнёс Малюта.

Басманов замотал головой.

– Слишком хорошо нынче живётся мне при дворе, – произнёс Алексей. – Да и Федька мой пред царём уж выслужился.

На тех словах Малюта усмехнулся в рыжую бороду.

– Токмо вякни что! – предупредил Алексей.

Скуратов пожал плечами да кивнул.

– Нет, Гришка, – вздохнул Басманов, обернувшись через плечо поглядеть – не подслушивает ли кто. – Неча пенять на Филиппку. Царь звал его с Соловков ещё до того, как братию учинил.

– Всё верно ты толкуешь, – кивнул Скуратов. – Всё так и было. Всё ждал Филиппку, ждал, письма слал, премного богатств в монастыри раздал, попов, этих окаянных, помиловал. А всё чает государь наш беспокойный, что святой отец избавит его от тревог, наставит на путь истинный. Да токмо иначе всё делается, иначе.

– Неужто не сытно тебе, Гриш? – спросил Басманов. – Не тепло? Али есть в чём нужда – так поди да возьми! На кой чёрт тебе нынче-то лезть-то с указами к государю?

– Да оттого, что Филиппка уж поставит выбор пред Иоанном! – ответил Малюта. – И помяни моё слово, долго будет поп окутывать царя, наставляя на путь, драть его взахвост, праведный!

Басманов помотал головой, усмехнувшись себе в усы.

– Будто ты нрава государева не знаешь! Скорее уж реки обратятся вспять, нежели Иоанн прислушается к совету, так тем более попа.

– Смотри мне, Лёша, – пожал плечами Малюта. – Шоб потом не дивился, будто не толковали мы об этом!

Басманов кивнул, разведя руками, да на том и разошлись. Алексей поспешил переменить одежду, ибо сей ночью уж служба звала мчаться в Земские земли, потолковать по-свойски с казнокрадами.

Меж тем Фёдор было также готовился к ночной службе, да не суждено уж. Подле его покоев ожидал босоногий крестьянин.

– Вас, Фёдор Алексеич, государь… – начал было холоп.

Юноша остановил его жестом, предугадывая речь эту.

«Верно, творится что-то неладное…» – думалось Фёдору, покуда проходил он меж коридоров.

Рынды доложили о приходе Басманова и с тем пропустили юношу в царские покои. Едва Фёдор переступил порог, его тело пробило жуткое чувство, которое не мог он облечь в слова. Оно сравнимо было с тем холодящим душу трепетом, когда ступаешь на тёмный лёд и слышишь страдальческий скрип льдин. Иоанн стоял у окна в чёрном облачении. Руки его дрожали, но всяко дрожь та шла на убыль. В тусклом свете разглядел юноша пару сбитых костяшек на руке государя.

Невольно сглотнув, Фёдор низко поклонился, да на то Иоанн не обратил взора своего. Лишь поднял руку, точно слепец, и, не оборачиваясь, указал на стол. Басманов принялся вглядываться в очертания множества предметов, что загромождали его. Глубоко вздохнув, Фёдор принял сей жест как повеление наполнить чашу из кувшина, который уж был наполовину пуст.

Молодой опричник приблизился к столу и принялся наливать тёмно-кровавое вино в чаши. Когда питьё ударилось с мягким плеском о стенки сосуда, мрачный взор государя обратился на Фёдора, но царская фигура оставалась неподвижной. Басманов поднял взгляд, не скрывая тревоги и волнения в светлых очах. Возможно, в то хотел верить юноша, но ему показалось, что царский лик смягчился. Иоанн принял чашу и перевёл взгляд на тёмное вино.

– Скажи мне, Федя… – помолчав, изрёк государь, переводя взгляд на окно.

На улице темнело. Тени протягивали свои длинные полосы, рассекая двор, улочки и дороги. В куполах Москвы догорало закатное солнце.

Иоанн усмехнулся, скорее горько, нежели с веселием, да помотал головой, вновь переводя взгляд на Фёдора.

– Отчего явился ты к царю своему в таком виде? – царь указал на подол накидки юноши.

К ней, как и к сапогам, прицепилось премного могильной земли. Всяко, дорога отряхнула, но следы оставались.