Гойда

– Ежели и впрямь ведьмы беснуются нынче на земле Русской, стали бы они абы кому об том похваляться? – Фёдор пожал плечами.

– Думаешь, она одна из ихних? – молвил Басман, почёсывая бороду.

– А коли она лжёт слугам царским, то всё одно, что лгать самому царю, – просто заключил Фёдор. – Всё одно – девке несдобровать.

– Сперва бы разобраться, правду ли сказала, – молвил Малюта.

– И то верно, – кивнул Басман. – От чего не хватало – по болотам носиться в ночи кромешной! Там, поди, глаз выколешь да не видать ни черта!

– У вас, батюшка, верно, полно и прочих забот? – спросил Фёдор.

Алексей перевёл взгляд на сына.

– Уж совладаю-то с грешницами языческими, коли у тебя самого дел невпроворот, – продолжил молодой Басманов.

Старый воевода глубоко вздохнул да кивнул, потерев переносицу.

– От и славно, Федь, от и славно, – произнёс Алексей.

* * *

Из густого тумана вышла лодка, проплывая меж мусора, что бился подле причала. Дохлые рыбы белели своими животами, ведомые слабыми волнами. Падаль выносилась на берег, где очень скоро к своей расправе приступали чайки али поганые уличные коты с худыми боками и длинными лапами. Запах стоял поистине скверный, и князь Вяземский был много обрадован, когда наконец завидел старого лодочника.

Генрих со своею поклажей отбыл несколькими минутами ранее. Вяземский сошёл на лодку, готовясь к долгой переправе. Туман навеял смутную тревогу. Дряхлые руки лодочника бесконтрольно тряслись, и Афанасий и впрямь диву давался, как старик хоть что-то зрит сквозь здешний туман. То ли чутьё князя сыграло злую шутку, то ли плотная пелена, окутавшая всё вокруг, нагоняла скверные мысли, но всяко Афанасию почудилось, будто бы они сошли с пути.

Когда жалкое судёнышко постепенно стало сбавлять ход, опричник и вовсе обратился весь во внимание. Бдительность его обострилась боле, когда судно встало. Лодочник видел замешательство на лице опричника. Он осторожно глядел на князя, верно, будто бы сам боясь, как бы Вяземский не порешил его. Старик беспомощно поднял руки и будто начал выжидать какое-то время. Пущай испуг и сошёл с лица Вяземского, но не смятение.

– Какого чёрта? – вопрошал Афанасий, оглядываясь да пытаясь разуметь, за какой напастью они стали посреди пролива.

Едва ли старик понимал речь князя да решил уж делать своё дело. Под хмурым, пристальным взором опричника лодочник обратился за борт, к одинокому деревянному буйку, схваченному тухлым илом. Недоумение Вяземского ничуть не угасло, а лишь возросло, когда старик достал две стеклянных бутыли. Первый сосуд был полон до самого горла, верно, водой – несколько пузырей воздуха покачивались, стремясь вырваться у самого горлышка. Вторая же бутылка хранила небольшой клочок бумаги. Мутное стекло не могло дать боле.

Лодочник, видимо, был напуган не меньше князя и выжидал, как тот примет сии дары. Вяземский взял маленькую бутылку, ножом выбил тугую пробку. Поглядывая исподлобья, князь извлёк бумагу. Слабого света с масляного фонаря, что болтался на носу лодки, хватало, чтобы опричник разобрал размытый почерк.

«Видать тебя воочию риску больно много, да как же отпускать без гостинца? Многие лета Фёдору Алексеичу и низкий мой поклон. М. М.»

– Сукин же ты сын, Михалыч… – пробубнил себе под нос, убирая коротенькое письмецо.

* * *

Раннее утро едва-едва развеяло ночные сумерки, когда Фёдор, злой и угрюмый, спешился во дворе Кремля. Люди под его началом также оставляли своих лошадей. Басманов стегнул оземь пару раз, прежде чем отдать, нет, бросить свой хлыст конюхам.

– Чего ты? – вопрошал Алексей, видя хмурый вид сына, когда молодой Басманов приступил к трапезе.

Плечи Фёдора заметно осунулись, чёрны брови были хмуро сведены. Молодой опричник отмахнулся, мрачно глядя пред собой. Из груди вырвался усталый вздох, и Басманов чуть подался назад.

– Впустую мотались гадскою нощью! Битый час, как бараны, ходим-бродим кругами как проклятые! – негодовал Фёдор. – Продрогли насквозь, повязли в болотах! Каждый камыш помяли, всё рыскали, жабам на потеху!

– И что же? – вопрошал Малюта.

– А то – отыщешь эту девку брехливую – уж не гнушайся ничем, Григорий Лукьяныч! – злобно бросил Фёдор.

После трапезы Фёдор поднялся к себе, резко захлопнул дверь и бросился на кровать.

«Какого же чёрта…» – крутилось в его голове.

Он глубоко вздохнул, сложив руки замком и уперевшись в них губами.

* * *

Алёна обернулась через плечо, оттирая жирное пятно со стола, когда услышала, что дверь резко отворилась. Коротким кивком она поприветствовала вошедшего.

– Фёдор Алексеич, – молвила она.

В столь ранний час гостей не было, и Фёдор застал хозяйку наедине, как того и хотел. Опричник же не спешил с приветствиями. Храня мрачное безмолвие, он затворил за собой дверь. Фёдор глубоко вздохнул, не спеша прохаживаясь. Как сейчас у него пред глазами стоял тот чёрный, ночной холодный речной берег. Воздух, напоенный влагой и поздними травами.